По настоянию Свирепого Джека Гриффин остановил карету у каменного моста, по которому в обе стороны шла вереница телег и повозок с торговым людом. У него не было выбора, кроме как довериться старику Харриет. В отличие от Гриффина Свирепый Джек не питал аналогичных чувств.

Без предупреждения Джек юркнул на еле заметную тропинку, ведущую к воде. На влажных ступенях набережной уличные торговцы наперебой нахваливали свой сомнительный товар, а паромщики и лодочники во весь голос костерили друг друга, на чем свет стоит.

— Герцог вы или еще там кто, но я и шагу больше не ступлю, пока вы не ответите мне на один вопрос.

Гриффин выругался.

— Да, награда ваша.

— Я не об этом. — Джек помолчал, за его спиной раздался протяжный свист. — Я должен знать, что вы будете заботиться о моей дочери.

— Я собираюсь взять ее в жены.

Джек недоверчиво хмыкнул:

— Что ж. Тогда вам обоим здорово повезло. Пошли.

— Джек! — раздался женский возглас от дверей мясной лавки, мимо которой они торопливо шли. — Черт возьми, я знала, что ты не помер.

Минутой позже Джек расплатился со свободным лодочником за то, чтобы воспользоваться его маленьким причалом. Гриффин поблагодарил Бога за то, что он успел переговорить с людьми сэра Дэниела, прежде чем отправиться в это приключение.

Они проторчали на причале целую вечность. Им пришлось ждать, пока Гриффин не убедился, что это действительно поможет найти племянницу. Сколько лодок одновременно находится на Темзе? Сколько незаконных сделок заключается в скрытых от глаз доках?

Гриффину пришлось полагаться на слова уголовника, профессионального лжеца, отца, который до сих пор снился своей дочери в ночных кошмарах. Харриет удалось избежать зла. Гриффин открыто шел в его распростертые объятия.

Герцог достал из плаща карманные часы.

— Почти семь, — сказал он себе под нос.

Свирепый Джек бросил оценивающий взгляд на видавшие виды часы Гриффина.

Маленький баркас с плоским дном подошел к соседнему пирсу. Гриффин рассеянно смотрел, как три пассажира спешно сходят на причал. Джентльмен с сумкой в руках и его жена, которая подталкивала хрупкую фигуру с капюшоном на голове, должно быть, инвалида или…

Она повернула голову. Гриффин не мог разглядеть ее лица с такого расстояния. Но он знал ее с того дня, как она появилась у разводного моста замка. Он носил ее на плечах и ловил, когда она падала с чугунной люстры. Ему показалось, что она зовет его по имени. Женщина подняла пистолет и приставила ствол к голове Эдлин.

Герцог замер. Джек оттолкнул его, но Гриффин встал во весь рост и выкрикнул единственное слово предупреждения, которое Эдлин точно поймет:

— Падай!

Четыре выстрела прозвучали одновременно: два — из ялика, проплывавшего мимо, один — из заколоченного окна заброшенной лачуги, выходившего на набережную, а четвертый — из его собственного пистолета.

Розалия Портер сыграла последнюю в своей жизни роль, рухнув на причал, ее напарник распростерся рядом. Эдлин упала с потрясающей грацией, и ее тут же окружило столько телохранителей, что Гриффин сразу и не сосчитал.

— Боже, — выдохнул он.

Сверху раздались гулкие шаги, капитан ялика победно вскрикнул. И… нет, не может быть, это же боевой клич клана Боскаслов.

— Джек Гарднер, я готов просить у вас прощения, даже если это будет стоить мне герцогства. А если кто-либо обвинит вас в суде… — Гриффин повернулся.

Свирепый Джек пропал, пропали и покрытые эмалью карманные часы Гриффина вместе с золотой цепочкой, которой они крепились к карману плаща. Дуэльный пистолет, как ни странно, лежал возле его ног.

Гриффин отвел Эдлин к карете, которая осталась у моста. Их сопровождали зеваки, речная полиция да уличные мальчишки. Эдлин плакала, уткнувшись ему в шею, и, что бы он ни пытался сказать, никак не могла успокоиться.

— С тобой все хорошо, Эдлин. Все позади. Делу конец. Если они тебя обижали… этого никогда больше не повторится. Мы будем вместе. Теперь все будет хорошо.

Гриффин был уверен, что его старший лакей, Трентон, едва сдерживал слезы, открывая перед ними дверцу кареты.

— Мне нужно сказать тебе кое-что, — прошептала Эдлин, обняв Гриффина за шею. — Я была на башне, когда мой отец упал тогда с обрыва. Я знала, что это был несчастный случай, но никому не говорила. Я позволила им всем винить тебя, дядя Гриф. Я видела, что ты не виноват, и не сказала. Я так хотела найти маму, а мне никто не желал помогать.

Гриффин кивнул:

— Мы найдем ее вместе.

Он усадил ее на сиденье. Гриффин понимал: Эдлин ждет, что он рассердится, услышав ее признание. Но он не мог найти в себе злости или раздражения. Кроме того, он должен был предвидеть, что женщина, которая должна была бы ждать его дома, предмет его любви и желаний, не станет отсиживаться в стороне. И она, разумеется, была в карете.

— Опять наделал шуму, — сказала Харриет, обняв одной рукой герцога, другой Эдлин. — Все как всегда. — Она потрепала волосы Эдлин. — У меня сердце в пятки ушло, когда я увидела вас обоих на причале и услышала выстрелы.

Гриффин поцеловал ее.

— Ну, теперь-то твое сердце на месте? — спросил он.

— Да, но так сильно бьется. Он погладил ее по щеке.

— Что ж, тогда мой долг больше не тревожить его так сильно. Я твой, Харриет. А ты моя. Навеки.

Он поклялся быть со мной в мою брачную ночь, но не выполнил обещания в силу связывавших его пут тишины.

Мэри Шелли. «Франкенштейн»

Герцога Гленморгана арестовали в ночь перед свадьбой.

Когда два его кузена, лорды Дрейк и Девон, появились в дверях его городской резиденции и с невинными лицами предложили провести последнюю холостяцкую ночь в городе, Гриффин поначалу хотел отказаться. Но потом пожал плечами и передумал.

Почему бы, собственно говоря, и нет? Харриет, тетушка Примроуз и Эдлин отправились в огромном экипаже, запряженном шестеркой резвых лошадей, в сопровождении внушительного кучера и целой толпы лакеев в особняк на Парк-лейн к леди Седжкрофт. Харриет на прощание послала ему воздушный поцелуй и рассталась с ним до завтрашней церемонии. Они проведут ночь, в особняке у Седжкрофтов и будут болтать о… бог знает о чем. О таинствах первой брачной ночи? При мысли о том, что наговорит ей на данную тему Примроуз, у Гриффина кровь стыла в жилах. Впрочем, если дело не дойдет до воскрешения мумий египетских фараонов из пыльного чулана, то он как-нибудь сдюжит.

— В чьей карете поедем — моей или вашей? — спросил он, стоя в дверях, где его поджидали двое голубоглазых братьев.

— Ни в чьей, — сказал Дрейк, глядя на затянутое облаками небо. — Пойдем пешком.