Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не все, кто пытался уйти через проход, смогли выйти в огород, потому что тесный коридор был завален мертвыми и умирающими:
Среди пострадавших был прапорщик Франк, уже раненный до этого. Первого напавшего на него он полоснул саблей, но в этот момент руку ему сломала пуля, пущенная другим. Тем не менее он дошел до спальни и сумел спрятаться за кроватью. Еще двое пытались спрятаться там же, но французы наступали им на пятки, крича: «Нет вам пощады, зеленые ублюдки!» – и застрелили их у него на глазах.
Прапорщик Франк продолжал прятаться, его так и не нашли. Лейтенант Грэме также ухитрился избежать пленения, он ускользнул через кухонное окно и добрался до гребня. Однако, пока продолжалось это сражение, принц Оранский, Тощий Билли, приказал батальону Королевского германского легиона отправиться на ферму и постараться спасти гарнизон. Командир батальона, полковник Омптеда, возразил, ответив, что французскую пехоту поддерживает кавалерия и что батальон не справится с пехотой и кавалерией разом. Правда, безусому принцу Оранскому было виднее, он настоял, чтобы Омптеда, старый опытный воин, подчинился приказу. Омптеда подчинился и погиб, его батальон был почти весь уничтожен кирасирами, захватившими еще одно знамя. Тощего Билли побили в очередной раз.
Ла-Э-Сент был потерян, потому что у гарнизона кончились боеприпасы, так что солдатам пришлось бить врага штыками, клинками и прикладами. Ответственность за эту потерю Веллингтон взял на себя. Через много лет 5-й граф Стэнхоуп вспоминал о разговоре с герцогом:
Герцог сетовал, что Ла-Э-Сент потеряли по вине командующего, «которым был как раз принц Оранский». «Нет, – поправился он. – Фактически это моя вина, я должен был проверить все сам».
Во время штурма французы потеряли много людей, но захват фермы позволил перенести туда артиллерию. Они заняли здания, а по склону расставили застрельщиков, угрожая британо-голландской линии обороны. Теперь пушки наносили людям Веллингтона страшный урон, потому что с такого расстояния могли стрелять картечью. 16-летний прапорщик достопочтенный Георг Кеппель служил в 14-м полку, который двигался для подкрепления центра ослабевшей линии обороны Веллингтона. Из-за близости вражеской конницы батальону пришлось построиться в каре, и горнист 51-го полка, бывший на вылазке со стрелками, а теперь вернувшийся, перепутал 14-е каре со своим, но его приняли и здесь. Кеппель вспоминал, как тот сказал: «Наконец я снова в безопасности».
Едва он это произнес, как ему оторвало голову ядром, и весь батальон забрызгало мозгами. Пришлось срочно менять ответственных за флаги и знамена. Одного из этих людей, Чарльза Фрейзера, человека с благородными манерами и речью, подняли на смех за то, что он процедил: «В высшей степени отвратительно!»
14-й был молодым полком, не сражавшимся на Пиренейском полуострове. Около половины солдат и офицеров были 20-летними. Теперь они жестоко страдали от французских пушек, у которых они были, по словам Кеппеля, как на ладони. Полку приказали залечь, а Кеппель вместо этого уселся на барабан и гладил морду полковничьей лошади.
Вдруг мой барабан опрокинулся, а я полетел навзничь, чувствуя, будто меня ударили по правой щеке. Я ощупал голову, думая, что половины лица уже нету, однако мне даже не оцарапало кожу. Осколок бомбы ударил лошадь в нос, как раз между моей рукой и моей головой, и сразу ее убил. Удар, который я получил, пришел от лопнувшего суголовного ремня.
По 14-му били бомбы, ядра и картечь. «Если бы мы долго находились в столь открытой позиции, вряд ли я дожил бы до того, чтобы поведать вам эту историю», – писал Кеппель, однако его полку все же приказали отойти с гребня, ставшего слишком опасным.
Ней видел это отступление, видел он и то, что центр линии Веллингтона критически обезлюдел. Войска в центре очень сильно пострадали от артиллерийского огня, а принц Оранский умудрился погубить целый батальон Королевского германского легиона. Однако и французы ослабели. Отряд, захвативший Ла-Э-Сент, понес огромные потери, его сил не хватало для новой атаки на гребень, и Ней отправил Наполеону срочную депешу с просьбой о подкреплении. Подкрепление могло пройти прямо по главной дороге, при поддержке пушек из Ла-Э-Сент, и французская конница, уже захватившая одно знамя Королевского германского легиона, тогда проложила бы себе дорогу через центр британо-голландской позиции. Отличный шанс, и Ней его распознал. Всего лишь нужны были еще войска.
Наполеон отказался дать их. «Интересно, откуда я возьму ему еще войск? – спросил он с сарказмом. – Или он полагает, что я их произвожу?»
А войска у него были – императорский резерв, Императорская гвардия, нетронутая и невредимая, но существенную ее часть Наполеон отправил в тыл. Некоторое количество гвардейцев направилось к Плансенуа, где напирали пруссаки, так напирали, что ядра прусских пушек теперь долетали до дороги Брюссель – Шарлеруа, за императорским штабом. Однако большая часть гвардии – «Бессмертные» – оставалась в резерве и могла прийти на выручку Нею. Однако император ждал.
Теперь с наступлением вечера на британском гребне настало трудное время. Французы будто почуяли слабость противника и удвоили мощность пушечного огня. Часть орудий теперь размещалась между Ла-Э-Сент и вязом у перекрестка. Прапорщик Эдвард Макриди из 30-го пехотного вспоминал:
Мы бы с радостью атаковали эти пушки, но едва лишь мы бы зашли на позицию, как кавалерия, прикрывавшая их с флангов, тут же взялась бы за нас. Тут возникал вопрос, у кого днище крепче, кто дольше сможет убивать. В тот период нас часто навещал герцог – олицетворение спокойствия. Когда он пересекал заднюю линию нашего каре, среди гренадеров упала бомба, и он остановил коня, чтобы оценить последствия. Взрывом нескольких человек разорвало в клочья, а у его скакуна даже повод не дрогнул… Не один командующий не казался солдатам таким надежным, но «никто его не любил». Где бы он ни появился, слышалось негромкое: «Молчать – стать во фрунт – здесь герцог!» И тут же все вытягивались, как на параде. Его адъютанты, полковники Кэннинг и Гордон, упали возле нашего каре, а первый из них и скончался внутри его. Когда Веллингтон проезжал мимо нас поздно вечером, к нему выехал Халкетт и доложил о нашем шатком положении, попросив его светлость о небольшом подкреплении.
Ответ Веллингтона прозвучал мрачно. Выполнить просьбу генерала Халкетта, как сказал герцог, невозможно. «Каждый англичанин должен умереть на том месте, где стоит». Можно представить, какое зловещее впечатление вызвал приказ забрать знамена 30-го полка в тыл. «Такие меры предприняли многие, – писал Макриди, – но просто невероятно, с каким легким сердцем я был готов смотреть в глаза опасности, зная, что наша драгоценная ветошь надежно укрыта».
Знамена уносились в тыл только в крайнем, критическом случае, чтобы после поражения они хотя бы не достались врагу. Другие батальоны тоже подумывали над тем, чтобы убрать в тыл знамена. Прапорщик Джеймс Говард был приставлен к знамени 33-го, старого герцогского полка, а на 18 июня как раз выпал день рождения Говарда. Он написал своему брату: «Кровавая была работенка. Никогда не забуду это побоище». После падения Ла-Э-Сент Говард огляделся:
