Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все, кого я видел вокруг, были только из нашей бригады, и еще из гвардейской. Мы были настолько отрезаны от всех, что я подумал, дела идут хуже некуда и пора бы отослать наши знамена в тыл. А нам деваться некуда, придется стоять, где стоим, до последнего человека. И тут, к нашему удовольствию, пришло большое подкрепление.
Веллингтон самолично привел подкрепление, и то был последний его резерв. На тот момент все, что он мог сделать, – оставить людей на гребне и укрыть их от вражеских пушек, насколько возможно. Однако, когда батальоны уходили на обратный склон, прячась от ядер и бомб, они оставляли вершину вражеским стрелкам, французы отправили тысячи человек врассыпную, чтобы измотать британо-голландские соединения. Падение Ла-Э-Сент позволило французам занять большую часть переднего склона британского гребня, и вольтижеров там было достаточно, а за ними в густом пороховом дыму скрывалась кавалерия. Прапорщик Лик из 52-го писал:
Полк стоял примерно на сорок шагов ниже вершины, так что обстрел почти не вредил ему. Продолжали реветь ядра. Многие только сотрясали воздух, другие падали в конце нашей позиции. А некоторые аккуратно, почти снайперски, катились прямо к нам. Когда я стоял в линии, то одно из них прикатилось, словно крикетный мяч, так медленно, что я хотел ногой остановить его, но сержант-знаменщик быстро окликнул меня, чтобы я этого не делал, ведь оно может серьезно покалечить. Когда я стоял в линии, прямо передо мной, метрах в двух, лежал мертвый котенок черепахового окраса. Вероятно, его спугнули из Угумона, это был ближайший к нам дом.
Бомбы перемахивали гребень и причиняли больший ущерб, хотя один 17-летний рядовой из 32-го подобрал упавшую бомбу. Ее фитиль горел, искрясь и дымя, огонь подбирался к центральному заряду. Рядовой размахнулся и бросил ее, как бросают мяч. Она взорвалась, никого не задев. Ядро менее опасно, поскольку летит по более прямой траектории. Те, кто укрылся на обратном склоне, лучше защищены от него, но очень многие солдаты пригибались, когда ядро пролетало низко над головой. Сэр Джон Колборн, обаятельный офицер, командовавший 52-м, убеждал солдат перестать пригибаться, а то подумают, что они – второй батальон. Обычно полк состоял из двух батальонов. Первый отправлялся на действительную службу, а второй оставался дома, тренировать новобранцев. Шутка сработала, и солдаты встали прямо. 52-й находился в сравнительной безопасности от артиллерийкого обстрела, зато сильно страдал от французских стрелков на вершине гребня. Капитан Патрик Кемпбелл, отлучавшийся по делам, вернувшись, заметил, что огонь все такой же плотный, как и в то время, когда он уезжал к герцогу.
За 52-м стоял 1-й пехотный гвардейский, и тоже в каре, опасаясь нового появления вражеской конницы на вершине гребня. В каре солдаты представляли собой легкую цель для застрельщиков, усеявших вершину гребня, но герцог, видя, что происходит, взял командование батальоном на себя. Он приказал батальону построиться в четырехрядную линию и сам повел ее вперед. Стрелков с вершины гребня британцы отбросили мушкетными залпами. Прапорщик Лик наблюдал за этим из одного из двух каре 52-го полка:
Теперь показался приближавшийся конный отряд, но батальон гвардейцев быстро и четко перестроился в каре. Конница не стала трогать каре, но получила от него залп, затем двинулась вдоль линии 52-го, от которого тоже получила мощный залп, который почти прикончил ее. Третий батальон 1-го гвардейского отступил на прежние позиции в превосходном порядке.
Другие батальоны, по примеру гвардейцев, построились в линию и выгнали вольтижеров, соблюдая наилучшую дисциплину на свете. Сухой отчет Лика свидетельствует о превосходной муштре и выучке, которая выручала «красные мундиры» в этих смертоносных условиях, но не предотвратила потерь от рвущихся бомб, свистящих по рядам ядер и полчища вражеских стрелков. Зато французские стрелки сослужили союзникам по крайней мере одну добрую службу, когда застрельщик засадил мушкетную пулю в левое плечо принцу Оранскому. Тощий Билли оставил поле боя и отправился за медицинской помощью и, стало быть, уже не мог нанести ущерба собственным войскам нелепым командованием. Едва ли такая помощь пошла на пользу французам. Мерсе вспоминал о «целой туче стрелков», которая двинулась на британский гребень, терзаемый пушечным огнем. Большие орудия ревели, их снаряды визжали над затянутой дымом долиной, тени на земле становились длиннее. Бедный майор Баринг, которого выбили из Ла-Э-Сент, вместе с немногими выжившими присоединился к другому батальону КГЛ. Он отыскал брошенного французской кавалерией коня и сел верхом, но тут же пять пуль пробили седло, а одна сбила с майора шляпу.
Казалось, ничто не может положить конец этой бойне, только полная гибель той или другой армии. Мой конь, третий за сегодняшний день, получил пулю в голову. Он рванулся и упал, придавив мою правую ногу, и так крепко прижал ее к мягкой глинистой почве, что, несмотря на все усилия, я не мог высвободиться.
В итоге он освободился, но заметил, что центр линии Веллингтона «занят весьма слабо и неплотно». Майор находился справа от 27-го пехотного – одного из сильнее всего побитых британо-голландских соединений. То был ирландский полк, взятый из резерва для усиления центра армии Веллингтона, и они оказались ближе всех к пушкам, установленным французами в Ла-Э-Сент. Ирландцы держались на своем рубеже и умирали там же. 16 из 19 офицеров были убиты или ранены. Примерно из 700 человек прочих званий пострадали не менее 463. Когда битва закончилась, 27-й все еще стоял в каре, но каре это состояло в основном из мертвецов. В каре 73-го батальона, который сражался при Катр-Бра, ряды смыкали неохотно, опасаясь, что следующее ядро ударит в то же место, где только что убило их товарища. Подполковник Харрис, их командир, заехал верхом на коне в брешь и сказал: «Ну что ж, ребята, раз вы не будете, то я должен», показав всем, как нужно исполнять долг. В какой-то момент Веллингтон подъехал к каре 73-го и спросил, кто им командует. «Я ответил: “Полковник Харрис”», – вспоминал капитан Джон Гарленд. И тогда герцог велел ему «сказать полковнику Харрису, чтобы полк построился в линию, но при атаке кирасиров следует перестроиться в каре». Линия, даже четырехрядная, гораздо меньше страдала от артиллерийского обстрела, чем каре.
Бедняге Гарленду предстояло получить тяжелую рану и несколько месяцев провести в брюссельской больнице, прежде чем он смог вернуться в родной Дорсет, где назвал построенный им дом «Коттедж Катр-Бра». Его свидетельство о разговоре с герцогом – яркий пример того, как Веллингтон успевал появляться в самом центре событий, в самом опасном месте, и всегда помогал советом или приказом. Наполеон наблюдал за битвой издалека, но Веллингтону нужно было видеть и слышать, что происходит. Он на короткое время взял на себя командование гвардейским батальоном, повел их на гребень, ободрил солдат, а главное – его увидели. Шоу Кеннеди, британский штаб-офицер, рассказывал о спокойствии герцога, его «пунктуальности и энергии», его «полном самообладании»:
Он производил впечатление человека совершенно спокойного, но при этом серьезного, человека действия. Он чувствовал уверенность в своих силах, умел управлять бурей, бушевавшей вокруг него, и по особой манере, в которой он разговаривал, было ясно, что он решил защищаться до последнего, защищать каждый дюйм позиции, которую занимал.