Занзий — место обитания султана — представлял собой город в городе. Высокие стены белого камня ограждали его дворцы, храмы, хозяйственные строения, сады и лужайки от остального Токата. За эти стены не проникал шум. Туда допускались лишь избранные — хозяева Алькасара, вершители судеб.

Джайхар, долго объяснявшийся с султанской гвардией — янычарами, провел свой маленький караван через одни из десяти ворот. Их уже ждали слуги султана.

— Не знаю, что вас ждет, северные шахи, но я желаю вам удачи! — сказал на прощание корасар, — Не гневите султана, смерть воина достойна в поле, а не в руках палачей.

* * *

Покои, отведенные Гийому и Луису, были просторны, а стражи в дверях суровы и непреклонны. Несколько дней они провели в неведении и беспокойстве. Еды, вина и фруктов было вдоволь, а вот занятий не хватало.

Маг мучился от скуки. Поэту было легче, он слагал хвалебные оды — касыды — в честь соловьев в саду, роз и женщин. Источником его вдохновения служили восточные красавицы, присылаемые в их покои.

— Гийом, я люблю Изабеллу, но неизвестно, придется ли мне еще увидеть ее, — вздохнул Луис, увидев чаровниц в первый раз, и решительно шагнул им навстречу.

Маг колебался дольше, прежде чем притронутся к своей девушке, он тщательно, с помощью магии проверил, не больна ли она. Он много слышал о подобных ловушках.

Бедра твои — как корни в борьбе упругой,

Губы твои — как зори без горизонтов.

Скрытые в теплых розах твоей постели,

Мертвые рты кричат, дожидаясь часа.

— Не знаю, как продолжить, — пожаловался поэт магу.

— Ты утолила мой огонь, теперь пошла отсюда вон! — рассмеялся Гийом, — «Мертвые рты» убери.

— Я серьезно, — обиделся Луис.

— И я серьезно. Здесь не Камоэнс, — в который раз повторил Гийом, — Не читай алькасарам стихи о любви — они не поймут, ибо не знают ее. Читай о страсти, именно страсть испытывает настоящий сипахий к той, что согревает его постель. Страсть к ее красоте и молодому телу, не больше.

Вообще, женщина для настоящего мужчины здесь важна только в двух состояниях. Матери — то есть той, кто тебя родил — конкретной женщины. И объекта сиюминутного желания. Все. Жена — словно объект мебели, к детям они тоже привязаны слабо. Ночные Матери имеют такую власть над алькасарами именно потому, что они — Матери, ждущие своего сына — дитя ночи — Дракона. С этими дамами мы, я уверен, вскоре познакомимся.

— Среди них есть молоденькие? — весело спросил де Кордова, — Или одни старухи?

— Есть. Ночная Матерь — это состояние духа, а не тела. Остияки-дипломаты пишут о них как о ведьмах, и думаю, не зря.

На пятый день в дверь их покоя вступил толстый сановник-евнух, разряженный в парчу, и тонким визгливым голосом объявил о том, что сегодня вечером их примет Султан. Говорил он через толмача.

— Я пришлю к вам брадобрея, парикмахера и портного, — добавил евнух, окинув их брезгливым взглядом, после чего удалился — гордый и важный.

— Он словно женщина, — брезгливо поморщился Луис, — Кожа умаслена, благовония провоняли всю комнату. Как можно быть таким толстым?

— Алчность. Евнухами — смотрителями гарема — становятся здесь добровольно. Меняют мужскую силу на власть, богатство и близость к султану. Евнухов часто назначают чрезвычайными посланцами султана. Их сообщество имеет большое влияние.

Брадобреи подровнял усы и бородку Луиса. Гийом потребовал, чтобы его выбрили начисто. Парикмахер обстриг космы, отросшие за месяцы странствий. Портной, прибывший вместе с армией слуг и кипой готовых платьев, переодел их согласно алькасарской моде.

Гийому привык к широким шароварам, невесомым рубашкам и ярким длинным халатам, Луису же все это было ново.

— Отлично выглядишь, — подбодрил его маг, — Вылитый сипахий, только глаза светлые, да нос прямой.

Евнух, вернувшийся с проверкой, тоже одобрил превращение. Его сопровождал крепкий волосатый детина, яркие одежды на котором смотрелись так же неуместно, как парча на волке.

— Какой красивый и мужественный шах стоит предо мной, — евнух попытался коснуться загорелых щек Луиса.

Поэт отпрыгнул от него как от ядовитой змеи. Тот рассмеялся, тряся тройным подбородком.

— Прыткий и ловкий, смазливый — глаз не оторвать. Я люблю таких мужчин, — он развернулся и положил руку на плечо молчаливого детины.

После его ухода Луис долго ругался.

— И сюда остийская зараза пробралась! Мерзкий мужеложец!

— Точней отсюда в Остию. Им нравиться не только «любить», но и смотреть, как этой гадостью занимаются другие. Для того и сопровождение. Не поворачивайся к нему спиной, — посоветовал маг.

Луис так и не понял, говорил он в шутку, или серьезно.

Гийом ошибся, думая, что они попадут прямиком к Султану. Сначала им решили показать мощь и величие владыки Алькасара — прием в тронном зале. Маг и поэт наблюдали за церемонией с балкончика на одной их стен. В саму залу их не пустили, чтобы не привлекать лишнего внимания. Рядом с ними на балкончике несли стражу лучники и несколько стрелков, вооруженных самострелами.

Гийом оглядел прямоугольный Тронный зал. В одном его конце располагался вход, другой — увенчанный высоким цветным куполом, — был пока закрыт занавесом до самого потолка.

Беи, санджаки, высшие сановники, жрецы и торговцы, допущенные лицезреть султана, находились под неусыпным наблюдением. Внизу тоже хватало янычар с ятаганами наголо.

Приглашенные долго ждали появления султана. Не меньше двух ор. Наконец, заиграли трубы, все замерли. Занавес распахнулся, лучи солнца прорвались сквозь купол и на миг ослепили придворных.

Трон султана Ибрагима, прозванного Великолепным, возвышался над полом на три человеческих роста. Это был не просто трон, а целый замок в миниатюре, громадное сидение на мощном каменном основании, лишенное какого-либо подобия лестницы.

Султан был одет очень пышно — одних халатов остроглазый Луис насчитал не меньше трех — и из-за этого казался большим и толстым. Гости внизу пали на колени. Стражи и северяне остались стоять.

Трон неожиданно стал опускаться, приводимый в движение скрытыми в полу механизмами, и через некоторое время уменьшился до привычных северянам размеров. Ноги Ибрагима коснулись пола. Владыка Алькасара — потомок Карима-Дракона, снизошел до своих подданных. Эта церемония впечатлила даже многое повидавшего мага.

Продолжение разочаровало Гийома. Он не любил подобные процедуры: унижение слуг и обожествление господина, целование туфель, ползание на животе, именование себя ничтожным рабом. Потому-то и не служил никогда восточным владыкам.

Маг, хотя его долгое время охраняли алькасары, владел лишь сотней слов, переводчика рядом не было, ворожить — опасно. Приходилось скучать, впрочем, все итак было понятно. Суть приемов всюду одинакова: оглашение указов, повелений, разбирательство жалоб, просьбы, бесчисленные дары.