— Какой же? — рассеянно спросила Джиджи. Она смотрела на бледно-лиловые, с легкими розовыми и золотистыми бликами облака и мысленно пыталась дать определение цвету этого фантастического заката, если он вообще имеет название.

Осторожно взяв за подбородок, Бен повернул ее лицом к себе.

— Тот вечер, когда я впервые тебя поцеловал, — ответил он и, наклонившись, одарил Джиджи ласковым поцелуем. — Тот вечер, когда я поторопился тебя поцеловать, — повторил Бен и снова запечатлел на ее устах поцелуй, еще нежнее прежнего. — Тот вечер, когда я тебя огорчил, — добавил он и поцеловал ее в третий раз — так легко, что губы его лишь коснулись ее рта. — Вкус твоих губ — как эти облака, — сказал он, мысленно удивляясь нахлынувшим на него чувствам и словам. — С того самого вечера я все пытался вспомнить, какие у тебя губы на вкус, и вот теперь знаю — как прекрасный апрельский закат.

— В Венеции? — неуверенно пробормотала Джиджи, боясь, что любые слова могут сейчас показаться кокетством.

— В любом месте земного шара. А ты не хочешь меня поцеловать?

Джиджи собралась наградить его таким же нежным поцелуем, но тут в борт гондолы ударилась волна и она качнулась вперед всем телом. Бен подхватил ее, а она ткнулась носом ему в мочку уха. Они услышали извинения и проклятия Гвидо.

Джиджи расхохоталась. Слегка отстранившись, но оставаясь в объятиях Бена, она прошептала:

— У меня были самые лучшие намерения, но гондола оказалась слишком… шаткая. — Опять кокетство, подумалось ей.

— Гвидо, домой и побыстрее! — прокричал Бен.

Наверное, ни одна гондола в мире еще не совершала столь стремительного и столь бесконечно долгого пути. Гвидо действовал веслом со всем проворством, на какое был способен. Бен не выпускал Джиджи из крепких объятий, зарывшись лицом ей в волосы. Она пребывала в полном смятении и едва ли смогла бы облечь свои мысли и эмоции в слова; она вся обратилась в чуткий инструмент, трепетно ожидающий, когда к нему прикоснутся руки маэстро. Под недоумевающим взором Гвидо они чинно прошествовали в палаццо. В холле Джиджи остановилась и повернулась к Бену. Она заглянула ему в глаза — они светились нежностью и желанием.

— Что-то не так? — спросил Бен, и голос выдал его напряжение, — Я… я не знаю, — ответила Джиджи, отчаянно жалея, что женщины разучились падать в обмороки, что избавило бы ее от необходимости отвечать на вопрос.

— Джиджи, если я тебе не нравлюсь… я отдаю себе отчет…

— Придется тебе рискнуть, — пробормотала Джиджи, не в силах отвести глаз от его лица. — Я ничего не могу тебе обещать…

— Ты уже нарушил свой собственный принцип, — тихо сказала она, задержавшись на пороге спальни Бена. — Правило первое — в один день только…

— В моих правилах ничего не говорится о поцелуях, — возразил Бен, — ни намека на это. — Бен подвел ее к среднему окну и развернул Джиджи спиной к Гранд-каналу, а сам отступил на полшага назад. — Я мечтал поцеловать тебя вот здесь, да еще не закрывая глаз, чтобы получить двойное удовольствие — от тебя и красивого вида одновременно.

— Промашка вышла, — насмешливо отозвалась Джиджи. — Нельзя одновременно услаждать осязание и зрение — если ты, конечно, целуешься не со статуей… — Она придвинулась к нему, поднялась на цыпочки и осыпала его губы мимолетными легкими поцелуями. — Выбирай что-то одно! — приказала она, и он, не открывая век, с жадностью приник к ее губам, которые стали похожи на нечто, сотканное из неведомого доселе материала — как розы, объятые пламенем.

— О Бен… — выдохнула она. — Мне не следовало тебя так дразнить.

— Это точно, — согласился он дрожащим от нетерпения голосом и потянул ее к кровати. — Это слишком много и все равно мало… Давай не будем сейчас флиртовать. Еще успеется. Потом…

— Потом? — изумилась Джиджи. — Когда потом?

— Опять ты за свое, — пробурчал он и принялся стягивать с нее одежду. — Господи, какая ты красивая… потрясающе… гораздо красивее, чем я себе представлял…

— Ты себе представлял? — с упреком переспросила она. — Так вот чем ты занимался — представлял себе меня в голом виде?

— А ты как думаешь? С того момента, как мы прилетели, я ничего вокруг не замечал — я мог бы с таким же успехом находиться не в Венеции, а где угодно. Джиджи… — Его губы отыскали ее грудь и приникли к ней — с той же настойчивостью, с какой до этого прижимались к губам, а через несколько мгновений он осыпал поцелуями все ее тело, вызывая в ней такое же сильное ответное желание. Оба были настолько поглощены нахлынувшими на них чувствами, что, казалось, не заметили бы и урагана; от вожделения они будто парили в воздухе, готовые вот-вот выпорхнуть в готическое окно, подхваченные порывом ветра; желание близости было настолько сильным, что они до боли прижимались друг к другу, и все же это было еще только первое знакомство, и каждое новое па этого древнейшего танца мужчины и женщины заставляло их трепетать.

Прошел час, солнце уже давно село, когда Джиджи наконец заговорила:

— Ну вот, теперь ты знаешь, что значит заниматься со мной любовью… Не жалеешь, что рискнул?

— Я пока не уверен, что достаточно распробовал, чтобы делать выводы, — задумчиво отозвался Бен Уинтроп. — Придется рискнуть еще разок… чтобы уж знать наверняка.

— Может, начнем опять с гондолы? Как в тот раз?

— Как скажешь… — И он поцеловал ее с той же нежностью, которая так поразила ее в лодке. — Мы можем сделать вид, что мы в гондоле. — «Да, рыбка клюнула, — подумал Бен. — И сама поймала рыбака».

— Зачем делать вид? — Джиджи задохнулась от восторга, когда он снова проник в нее. — Бен, ведь это все происходит по правде, да?

Несколько часов спустя они сидели в полукруглой кабинке ресторана самого элегантного отеля в Италии — «Киприани» — и заказывали ужин. Ресторанчик «Киприани» обладает очарованием, какого вы не найдете ни в одном другом гостиничном ресторане мира; вокруг вас простирается водная гладь и свод небес, а классический вид собора и башни Сен-Джорджо Маджоре кажется особенно торжественным на фоне уходящей вдаль лагуны.

— Здесь чувствуешь себя, как на корабле, — промолвила Джиджи, нарушая молчание, счастливыми пленниками которого они были, — то молчание, которое наступает, когда людям слишком многое хочется друг другу сказать и они не знают, с чего начать.

— Угу, — согласился Бен, не сводя с нее глаз и не поворачивая головы к застекленной стене, от которой их отделяли несколько столиков.

— Да нет же, ты только посмотри, ведь я правду говорю!

— Я знаю, это одно из моих любимых мест, — кивнул он, внимательно разглядывая Джиджи. Неужели это произошло? Неужели он влюблен? «Никогда прежде такого со мной не бывало», — подумал он, охваченный в равной степени восторгом и тревогой. Обычно скупой на проявления чувств, он чувствовал себя не в своей тарелке.

Бен порылся в кармане пиджака и извлек оттуда черную бархатную коробочку.