Внезапно со стороны контрольно-пропускного пункта донеслась короткая очередь. Владимир быстрыми шагами направился в том направлении. Подойдя поближе, он увидел возле старого «ЗИЛа» с мятой и неоднократно рихтованной кабиной убитого чеченца, рядом полулежал с разбитым лицом боец, возле него брошенный автомат и стальная каска с камуфлированным чехлом.

— Что здесь произошло? — разглядывая труп чеченца, поинтересовался Панчук.

— Шмон, обычное дело. Остановили грузовик, водила — абрек тертый, говорит: «Ищи, командир». Но мы-то знаем, что ищем. Короче, ефрейтор залез в кузов, для вида посуетился, а потом показывает свою гранату. Дескать, а это что такое? Абрек хорошо знал, кого перевозил. Иди знай, может, кто-то из душманов и обронил. Короче, труба ему, ну и решил горец умереть как настоящий мужчина. Джигит сраный. Дал этому ротозею в морду и забрал автомат. Натворил бы дел, если бы старшина не упредил. — Капитан указал на стоящего в стороне прапорщика.

— Ясненько, — хмыкнул Панчук. — Как говорится, каждой сестре по серьге.

Еще одна ночь прошла спокойно, а наутро специально выделенная команда собрала и привезла трупы снайперов и боевиков.

— Посекло их, конечно, качественно, — жуя мундштук папиросы, произнес прапорщик, герой вчерашней дуэли. — Трое, правда, были еще живы, но по дороге кончились.

Стоявший рядом с ротным Панчук неожиданно склонился к одному из указанных трупов и распахнул на нем камуфлированную куртку. На волосатой груди четко обозначился широкий ромбовидной формы порез, какой остается от удара кинжалом. Панчук рывком запахнул куртку и, поднявшись на ноги, тихо сказал:

— Этих троих, чтобы не бросались в глаза, заройте где-нибудь в стороне. А остальных можете показать журналистам и объявить, что «боевики уничтожены в ходе операции».

— А как же вы? — не удержался от вопроса капитан.

— Мы здесь неофициально, к тому же у нас полно дел в других местах, — объяснил Владимир, направляясь к «Истребителю снайперов», который снова был похож на обычный гусеничный тягач. Неожиданно он обернулся и, подмигнув, доверительно сообщил: — Кстати, сейчас в Грозном находятся два европейских журналиста. Симпатичные ребята, пригласите их обязательно.

Из окна купейного вагона, в котором проживали аккредитованные в Чечне журналисты, открывался вид на дощатый общественный сортир. Рене этот пейзаж бесил. Совсем не так он представлял себе поездку в Россию.

За те два месяца, что они провели в этой горной республике, он смог написать только одну статью о музее Льва Толстого, который уцелел, несмотря на две войны и эпоху двух президентов-разбойников. Статья заканчивалась весьма оптимистическим выводом о цивилизованном будущем Чечни. Издателей это не заинтересовало.

Зато Максимилиан чувствовал себя здесь как рыба в воде. Он метался по городу, писал статьи о солдатах, милиционерах, мирных жителях и беженцах. По вечерам с русскими коллегами пил водку, спирт, и вообще Рене подозревал, что его дружок скоро станет натуралом.

Он тяготился жизнью в этих дикарских условиях, с ее грязью, человеческим потом, зловонием выгребной ямы, пялящимся на окна их вагона деревянным строением. Он был мягким, утонченным человеком, служителем искусства, которому здесь не было места. Но бросить своего любовника юноша не решался, у однополых чувство ревности развито намного сильнее, и это чувство заставляло его каждый день просыпаться на жесткой вагонной полке в тесном, провонявшем водочным перегаром пространстве купе. Смотреть на небритые рожи с красными опухшими глазами коллег-журналистов, особенно было противно видеть по утрам лица женщин, не успевших навести макияж. Все это Рене стоически переносил, втайне мечтая, что с глаз любимого спадет пелена тщеславия и он выбросит из головы идиотскую мысль о Пулитцеровской премии, и они вернутся в Амстердам на их комфортабельную яхту на тихом канале Леопольда…

Он ждал и надеялся, но жизнь часто отличается от того, на что надеешься и о чем мечтаешь…

Максимилиан появился в купе незадолго до полуночи, на этот раз практически трезвый и ужасно довольный.

— Русские провели очередную спецоперацию, — счастливо улыбаясь, произнес он. — Уничтожили группу повстанцев, и даже, как говорят, среди трупов есть иностранная снайперша…

— Тебя что, уже начали интересовать женщины? — вскрикнул, не удержавшись, Рене.

На начинающуюся истерику утонченного любовника Максимилиан даже не обратил внимания.

— Меня по-прежнему интересуют сенсации, я ведь за этим сюда и приехал. Или ты уже хочешь вернуться в сытую Европу?

— Я был бы не против узнать, когда собираться, — пошел на попятную Рене. Он мечтал о комфортной поездке на вертолете, в крайнем случае на туристическом автобусе, но эта война особой цивилизованностью не отличалась.

Журналистов подняли затемно, после чего погрузили в грузовой тупорылый «ГАЗ-66» с жесткими деревянными сиденьями и без каких-либо удобств повезли в составе бронированной колонны.

— Почему нас везут, как скот на бойню? — еще не окончательно проснувшийся, но уже злой, спросил Рене, обращаясь к сидящей рядом женщине-журналистке. — Почему не вертолетом или автобусом?

— Вертолеты сейчас часто сбивают, а автобус в бронеколонне будет весьма лакомым кусочком для террористов, — на плохом английском ответил ему простуженный женский голос. После этого всякое желание беседовать пропало.

С первыми лучами солнца бронеколонна покинула территорию Грозненской комендатуры. Рыча двигателями, громыхая тоннами стали и смердя кубометрами выхлопных газов, боевые машины сопровождения и несколько грузовиков с журналистами и солдатами охранения, как гигантская змея, поползли по пыльной дороге.

При дневном свете Рене отыскал Максимилиана, тот сидел возле кабины и что-то весело рассказывал нескольким молодым журналистам. И, что самое обидное, среди улыбающихся слушателей была молодая женщина с коротким носом-«картошкой» и пухлыми щеками.

«Уродина», — мстительно подумал о девушке нежный люксембуржец, не замечая, как от досады прикусил нижнюю губу.

Трупов было около десятка. В старой, потрепанной камуфлированной форме, тела многих иссечены осколками мины, у некоторых отсутствовали конечности. На жаре трупы неестественно распухли, их кожа приняла фиолетово-красный цвет, и над ними роились полчища зеленых трупных мух.

Перед трупами на брезентовой плащ-палатке было разложено множество оружия, среди которого выделялась своим дизайном необычная для этой войны германская снайперская винтовка «маузер-86».

Журналисты привычно защелкали фотоаппаратами и видеокамерами, снимая трупы, внимательно слушали переводчика, записывали марки оружия. После чего все сгрудились вокруг начальника ротного опорного пункта и принялись задавать вопросы, но все это звучало как-то вяло, безжизненно, почти буднично. В затянувшейся войне это выглядело как обмен фигурами в длительной шахматной партии. Сегодня взяли их фигуру, завтра сепаратисты попытаются ее отыграть. И вполне возможно, что это им удастся.