– Послушай, Толян… – опустился до фамильярности советник. – А вот я бывал в «Потсдаме», так там…

– О-о! «Потсдам»! – мечтательно протянул коридорный. – Я бы все отдал за службу там. «Потсдам»… Это же – «Астория»! «Интернациональ»! «Москва»! – царствие ей небесное… Это отель строгих правил, где за малейшую промашку персонал остается на улице в поисках работы попроще. Там ошибку тебе не простят. За тебя ее исправит другой, вновь нанятый. В таких гостиницах в номера не только после десяти женщины не входят, но и мусор два раза в день выносят.

– Впечатляет, – заметил Кряжин, разглядывая свою, полную окурков, пепельницу. – А если заказ делает женщина?

– Иван Дмитриевич… – с разочарованием протянул Толян. – Какая разница, если есть правила, которые нельзя нарушать? Ветеранам войны ведь не разрешается переходить улицу на красный свет светофора, хоть они льготы и имеют? И мочиться посреди площади женщинам, имеющим на воспитании детей до полутора лет, тоже нельзя, верно?

И Толян заметил, как гость стал «мять» его взглядом, словно пытался найти самое худое место.

– Алиментщик?

Коридорный покраснел.

– А вы как…

– Пустое, – отмахнулся мужчина. – Заговорил я тебя, паря. Ступай…

– А что там дальше было, в Самаре? – Толян оказался из более любопытных молодых людей, чем ожидал Кряжин.

– Да ничего особенного. Поймал я их и посадил, мерзавцев.

– А вы…

– В Генеральной прокуратуре Российской Федерации.

– А…

– Давай, Толян. Спокойной ночи.

Кряжин проводил коридорного до двери, закрыл ее на замок, вынул из-за пояса брюк пистолет и уложил его под подушку. Подошел к телефону и набрал домаший номер Смагина. В Москве сейчас – два ночи. Вряд ли начальник следственного управления будет рад этому звонку. Разговор можно было отложить на завтра, но слишком уж не терпелось.

– Егор Викторович, – заторопился советник, – прошу простить за прерванную ночь. У меня к вам два вопроса. – Услышав разрешение, продолжал: – Колмацкий еще не обнаружен?

– Нет, – молвил глухим со сна голосом Смагин. – Хорошо сидит где-то экс-коридорный «Потсдама». Очень хорошо.

– Или – лежит? – предположил Кряжин.

Смагин отвечал, что советник не прав. МУР вчера получил информацию, что видели Филиппа в кафе на Новосибирской, выехали на место, но тот уже ушел. Значит, жив курилка.

– А Майя вам не звонила? Я просил ее названивать каждые несколько дней.

– Вот Майя, в отличие от Колмацкого, пунктуальна. Каждые три дня звонит, сообщает, что родители живы, она никак не может привыкнуть к деревенской жизни и глушит скуку Достоевским. Последний звонок был вчера.

– Что-то новенькое, – с недоверием изрек Кряжин. – Майя может предаться чему угодно, но только не скуке и не чтению. А в котором часу она звонила?

– В девять утра, – ответил Смагин.

Кряжин положил трубку, тряхнул потяжелевшей за ночь головой и посмотрел на часы. Начало седьмого. Самолет в час дня. Чтобы выспаться – море времени. Но сначала обязательно душ. Смыть накопившуюся усталость и лечь на третью, свободную кровать.

Интересно, что ему приснится? Как он идет по улице, а навстречу ему Магомед-Хаджи? Знать бы его, когда мимо проходить будет. Дважды такие люди мимо друг друга по улице не проходят.

Прокурор мининский говорил, что низок тот ростом, да умом велик. То ли пятьдесят ему, то ли шестьдесят…

– Что ж ты, прокурор, – удивился Кряжин, – не выяснил, кто тебе зарплату платил? Какой же ты… Впрочем, о чем это я. Ты и без этого на прокурора не похож.

Черняв, словом, Магомедов, усики тонкие носит (на Занкиева усики похожи – понял советник), нос мясистый, поступь мягкая, но тяжелая. Партократичен в выражениях, педантичен в выборе одежды, тих в речи.

Душка, а не человек. Психотерапевт, а не заместитель и.о. губернатора Мининской области по вопросам рыбного дела. А как здорово на его огороде на Рублевском два трупа с перерезанными кадыками образовались!

Из Анкары он вылетел первым же рейсом. В любой другой ситуации, получив звонок от сумевшего уйти от милицейской облавы человека Хараева, он не выходил бы из своего особняка все время следствия. И теперь у него было два пути: в Англию, где уже давно под покровительством властей находится один из ичкерийских лидеров, либо в Москву, улаживать дела.

Он выбрал второе. И делал это не спонтанно. Оставался бесхозным «Потсдам», документы на владение которым ему по глупости успел передать Занкиев, и были дела, отложить которые Магомед-Хаджи был просто не в силах.

Из главных дел значились два. Оставался не найденным его людьми коридорный по фамилии Колмацкий, и в тюрьме «Красная Пресня» томился Дутов, предоставлять которого судебному следствию было верхом беспечности. Эти двое стояли у Магомеда-Хаджи костями в горле, перебивали все планы и являлись реальной угрозой. Он говорил Занкиеву – устрани всех, кто участвовал в операции по ликвидации мининского губернатора. И дал на это денег. Немного, но достаточно для того, чтобы заплатить московским киллерам за такое количество жертв, которое могло бы легко поместиться в подъезд скромной пятиэтажки.

Но тот жил беспечно, надеясь на поддержку, и умер так же, самонадеянно.

И теперь ошибки придется исправлять ему, Магомеду. Все бы ничего, Генпрокуратура вряд ли вышла бы на исполнителей и свидетелей, но этот неожиданный погром на судостроительном заводе заставил Магомедова задуматься о том, что опасность не так уж далека, как казалось раньше.

Человек звонил, говорил: беда. Вах – беда! Все умерли, а кто не умер, повязаны, как бараны.

Эта новость Магомеда-Хаджи волновала не особенно. В сообществе Хараева работали люди, далекие от стратегических целей. У Руслана служили тактики, коим неведома высшая цель их деятельности. Что они могут рассказать «важнякам» с Большой Дмитровки? Что Хараев организовал преступное сообщество? Аллах великий, да кто этого не знает?!

Что Хараев взял под контроль всю область? Тоже не новость.

Много может разболтать прокурор. Но и его чистосердечные показания, при условии, что он на них решится, сведут все версии Генпрокуратуры к единой мысли: в Мининске работало преступное сообщество, возглавляемое Хараевым, под покровительством какого-то Магомеда-Хаджи Магомедова. И что это за информация для последующего предъявления Магомеду-Хаджи обвинительного заключения? Тьфу!..

Пока же информации о том, что прокурор попал в поле зрения Генеральной, не поступало. Кто там от нее занимается делом Резуна? Кажется, Занкиев называл фамилию Кряжина. Незнакомая Магомеду-Хаджи фигура. Магомед-Хаджи знает в пятнадцатом доме с литерой «а» на Большой Дмитровке многих, и многие ему обязаны, как и он обязан им. Но Кряжин в их числе не значится. Быть может, просто потому, что их раньше ни разу не сводила судьба? Чем он отличается от тех, кто улыбается, завидя Магомеда-Хаджи? Ничем. Такой же обделенный вниманием судьбы служащий с серьезным удостоверением, который ищет пути выгодного отката на пенсию.