чем то, что я позволяю себе, потому что я знаю, что если бы я брал ее в постель каждый раз, когда хочу ее, мы бы оставались там дольше, чем я знаю, что должны… и я бы потерял способность сохранять дистанцию, которая, как я знаю, мне нужна.

Однако с каждым днем все труднее вспомнить, почему мне это нужно. Почему я так долго держал себя в руках, считая, что мне больше не дано найти счастье или покой ни в чем. И дело в том, что я заставляю себя не смотреть на это слишком пристально, но, похоже, ничего не могу с этим поделать. Когда я с Еленой, я счастлив. Без этого никак. Она заставляет меня чувствовать это в каждый момент, который я провожу с ней. Она мой свет. Моя светлая девочка.

Что касается покоя, то я знаю, что единственное, что меня от него удерживает, это я сам. И Макс с Лиамом не преминули указать мне на это в следующий раз, когда я выпиваю с ними, когда Макс снова появился в городе.

— Ты напрасно подвергаешь себя аду, чувак, — категорично говорит мне Лиам за пинтой пива в баре, который мы обычно посещаем вместе с Найлом. — Я не знаю, почему ты вообще не решался на ней жениться.

— Мы знаем, — предостерегает Макс, ставя перед собой стакан с виски. — Дай человеку передохнуть.

— Я сижу прямо здесь. — Я смотрю на них обоих. — И вы оба знаете. Я не могу… черт, вы знаете, что я не могу сделать ее счастливой.

— Ты же знаешь, что моя жена проводит с ней время? И с ее сестрой? — Лиам сужает глаза. — Я слышал, о чем они говорят, из вторых рук. Ты действительно делаешь ее счастливой, когда не живешь с такой головой в заднице, что не видишь того, что прямо перед тобой. Ты собираешься провести остаток жизни, живя наполовину в браке, а наполовину вне его, который, очевидно, хорошо подходит…

— Я старше ее почти на двадцать гребаных лет…

— Да какая на хрен разница? — Лиам делает глубокий глоток своего пива. — Ты уже женат, так что это не имеет значения. Ты не можешь изменить это сейчас. Время для этого пришло еще тогда, когда ты впервые затащил ее в постель. Блядь, Левин, ты дурак? Она же гребаная красавица. Все блядь шеи сворачивают и чуть ли ни в штаны спускают, когда она в помещении. Не проходит и дня, чтобы Коннор не вспомнил о ней, и о том, как она не должна была тебе достаться.

— Я, блядь, знаю это, — рычу я на него, и Макс машет рукой на нас обоих.

— Ты слишком строг к нему, — говорит он Лиаму. — Я прекрасно понимаю, что значит быть настолько преданным идее чего-то, что упускаешь то, что находится прямо перед тобой, или почти так. Но, — добавляет он, глядя на меня, — я также хочу сказать, в более доброй манере, что ты упускаешь то, что находится прямо перед тобой. — Он прочищает горло и делает глоток виски. — Возможно, ты не прожил жизнь священника так, как я, Левин. Но ты все равно совершаешь покаяние, и ты совершил его уже давно, и должен был положить этому конец.

— Я просто собираюсь причинить ей боль или сделать так, чтобы ей было больно. Она вообще не должна быть со мной. — Я отодвигаю свое пиво в сторону. Я потерял к нему вкус.

— Но она с тобой, — замечает Макс. — Этого не изменить. Ты женился на ней, и по праву. Все, что ты делаешь, это усложняешь жизнь вам обоим. И да, она действительно красавица, и я вижу, как у тебя раздуваются ноздри, когда тебе говорят об этом.

— Судя по тому, что я слышал, она вовсе не несчастна в браке с тобой, — вмешивается Лиам, пока я и правда пытаюсь дышать носом. — У тебя великолепная жена, которая хочет и обожает тебя, ребенок на подходе, ты должен наслаждаться этим, парень. А не постоянно бороться с этим, словно это гребаное наказание. — Его акцент усиливается по мере того, как он говорит, и он делает еще один глубокий глоток. — Держа ее на расстоянии, ты ничего не добьешься.

— Должен быть срок давности, когда ты наказываешь себя за что-то, — тихо говорит Макс. — Была ли в этом твоя вина или нет, я знаю, что ты считаешь, что была, и мы это не обсуждаем, но прошло уже много времени. Священник или не священник, но вечное наказание, это не то, во что я верю.

Я не могу удержаться, чтобы не фыркнуть.

— Ты цеплялся за свое безбрачие ногтями, когда Саша ясно дала понять, что хочет тебя, а ты хотел ее вернуть. И теперь ты говоришь мне не придерживаться того, что я решил для себя? Я сказал, что больше не буду влюбляться или жениться. Точно так же, как ты дал клятву не убивать и не трахаться. Ты не мог не убивать, а я не мог не жениться. Но я могу сделать все возможное, чтобы не влюбляться.

— И как, удается? — Спрашивает Лиам, выражая нетерпение. Макс бросает на него еще один взгляд.

— Я дал обет, — говорит Макс, и я сужаю глаза.

— Я тоже. Клятва, данная самому себе, не менее важна, чем клятва, данная в церкви.

Макс осушает остатки своего виски, и на его лице появляется выражение, которое говорит о том, что он борется за терпение.

— Я не говорю, что это не так. Я говорю о том, что понял: цепляться за эту клятву не в моих интересах. Она служила той версии меня, которой я больше не являлся. И ты повторяешь ту же ошибку. Ты причинишь Елене боль, как я чуть не причинил боль Саше, и сделаешь прямо противоположное тому, о чем ты так часто говорил, что пытаешься сделать… Защищать ее от боли.

Это убедительный аргумент, и он оседает в глубине моего сознания еще долго после того, как мы закончили в баре, и я отправляюсь домой. Он лишь заставляет меня еще сильнее задуматься над вопросом, который я задаю себе уже давно: стоит ли после столь долгого перерыва дать себе второй шанс на счастье.

Что сделано, то сделано. И Макс, и Лиам в этом правы. Я женился на Елене, и этого уже не исправить, и правда, в которой я с трудом признаюсь самому себе, заключается в том, что, если бы мне дали шанс, я бы не стал ничего исправлять. Я даже не хотел оставлять ее,