голову и застучал копытами. Ум у коня был яснее солнечного света; он понимал, что происходит, и поэтому Нилит не удивилась, когда конь встал рядом с ней.

– Не сегодня, Аноиш. Но я вернусь, и тогда, клянусь, мы будем мчать всю ночь. А пока что оставайся с этим старым кожаным мешком.

– Полегче со «старым», ваше величество, – проворчал лодочник.

– Приглядывай за моим конем.

Не дожидаясь ни напутствий, ни новых возражений, Нилит перебралась через гребень горы и скользнула вниз, на равнину.

Пробираясь между дюн и песчаных наносов, Нилит была вынуждена петлять и поэтому шла медленно. Если она правильно прикинула время по звездам, до лагеря «упырей» она добиралась целый час. Каждый шаг, каждый вдох и выдох был тщательно отмерен. Она редко моргала, постоянно высматривая, не появятся ли где-нибудь тень или жуткий лиловый огонек – приманка, которую вывешивает дюнный дракон. На Дюнных равнинах было немало опасных существ.

Нилит устроилась позади дюны, похожей на посох пастуха. В изгибе дюны сидел часовой, потирая себе плечи, чтобы не замерзнуть. Смех и звуки веселья, на которые ориентировалась Нилит, затихли, уступив место негромким разговорам.

Она поползла вдоль навершия «посоха», прижимаясь к земле и пряча саблю, чтобы она случайно не блеснула. Когда ее свободная рука погружалась в песок, она чувствовала, что под ним каменная гряда – она была словно пластина брони. Черная каменная кромка, выступавшая в воздух, резко выделялась на фоне серого песка. Нилит помедлила, чтобы ощупать ее зазубренные края – грубые, словно панцирь жука, хотя она была слишком велика даже для самого крупного ездового насекомого. Должно быть, это ушедший под землю валун. Проигнорировав его, она двинулась дальше – туда, где громко сопел «упырь»-часовой.

Нилит мечтала о том, чтобы на небе появилось облако, или даже два. В лунном свете Нилит отбрасывала четкую тень, хотя та, к счастью, падала не в сторону лагеря, а от него. Нилит прижалась к краю дюны и заставила сердце замереть; от часового ее отделял один прыжок. Вглядываясь в темноту, она взглянула на костры. Вокруг них стояли четыре палатки. Между ними находилась скала, а рядом с ней – широкая каменная чаша из почерневшего камня. У Нилит екнуло сердце.

Колодец Никса.

Она шепотом выругалась и схватилась за волосы. «Дикие» колодцы, за которыми никто не ухаживал, встречались крайне редко. Если «упыри» действительно поймали Фаразара, то, возможно, уже поработили его, а это означало, что все ее планы рухнули. Нилит запретила себе думать об этом и прижала колени к груди, готовясь к нападению.

И она действительно напала. Словно голодная пантера, она прыгнула прямо на часового. В последние секунды своей жизни он успел обернуться, но сабля уже пронзила ему горло. Он не смог даже захрипеть. Лезвие проткнуло ему позвоночник, и его труп осел на землю.

Нилит присела, чтобы забрать у часового длинный метательный нож. Она оторвала полосу ткани от его грязной рубашки и сняла мешочек, висевший у нее на шее. Он уже высох после купания в реке и до сих пор служил хорошей заменой для ее монеты.

С предельной осторожностью она высыпала из мешочка щепоть черного порошка, который ей дал Старый Фен. Около трети она завернула в полосу ткани, которую свернула и положила в карман. Мешочек она снова надела на шею и спрятала под рубашкой.

Подготовившись, Нилит двинулась дальше по краю лагеря, к следующему «упырю» – зевающей женщине, державшей в руках арбалет, который был едва ли шире ее ладони. Женщина даже не поняла, что к ней пришли гости, а Нилит уже перерезала ей горло и поймала выпавший из ее рук арбалет. В арбалете была всего одна стрела, но даже одной стрелой можно легко убить врага, а это уже было немало.

Половина лагеря осталась без охраны, и теперь Нилит поползла к кострам – туда, где, словно мухи на холодном подоконнике, лежали «упыри». Кто-то из них храпел, а другие все еще упорно пили из фляг и бурдуков, время от времени изрекая остроты или глубокомысленные изречения. Среди них Нилит не увидела ни одного призрака. Никаких следов Фаразара.

Палатка накренилась под опасным углом. В ней что-то негромко шуршало. Лезвием сабли Нилит отодвинула край ткани и увидела наполовину обнаженного, потного мужчину, который раскачивался, прижимаясь к другому полуголому телу, лежавшему ничком на песке. Еще одно обмякшее тело лежало в углу; светлые волосы человека стали оранжевыми от крови и песка. Нилит шагнула назад, но не раньше, чем «упырь» заговорил:

– Минутку! Дай мне спокойно потрахаться!

Что-то в его голосе напомнило Нилит про бандита с крысиным лицом, который ее лапал. Недолго думая, она ворвалась в палатку и воткнула клинок под мышку «упыря». Кашляя кровью, он вывернулся, соскочил с клинка и рухнул рядом со своей жертвой – светлокожим юношей. Потрясая арбалетом, Нилит потянула юношу за руку, пытаясь его разбудить. Его кожа была холоднее, чем следовало, и сам он казался вялым, словно оглушенная рыба. Он уже умер.

Нилит в ужасе отшатнулась, но тут же бросилась на рыдающего негодяя, который истекал кровью, лежа на песке. Она вонзила лезвие сабли в его пах и, повернув клинок, вытащила внутренности наружу. Такие твари не имеют права умереть быстро.

Когда Нилит выскочила из жуткой палатки, воздух показался ей сладким, и у нее закружилась голова. Она направилась к следующей палатке. Внутри нее Нилит обнаружила нечто столь же отвратительное – Крону. Та крепко спала, лежа на спине, ее грудь лениво поднималась и опускалась. Похоже, кольчугу Крона не снимала даже на ночь.

Поборов себя, Нилит все-таки не стала ее будить, а решила заглянуть в последнюю палатку и колодец, прежде чем обагрить клинок кровью. Фаразара в палатке Кроны не было, а мертвый император был для Нилит важнее, чем возможность отомстить, хотя и столь манящая.

В следующей палатке она увидела двух спящих «упырей» – голых, словно младенцы, но покрытых слоем грязи и крови. Между ними лежал пустой бурдюк из-под вина. Фаразара по-прежнему нигде не было видно.

Забыв об осторожности, Нилит бросилась к колодцу. Журчания воды она не слышала, и колодец не сиял в лунном свете. Каменная чаша оказалась столь же сухой, что и лежащие в пустыне кости. Похоже, что богачи из Белого Ада были правы: Никс действительно пересох. Каким бы из ряда вон выходящим ни было это событие, чувство облегчения ошеломило ее. Нилит не верила, что от злости Крона готова отправить в бездну ценную душу, которую можно продать. «Даже ради того, чтобы отомстить мне», – шепнула она, пробираясь обратно к палатке, где спала та сука.

Нилит встала рядом с Кроной, держа саблю и нож наготове, и вгляделась в лицо женщины,