Приковав Гесиора к горе Шармат, боги пытались вразумить каждого из смертных, что воспротивился бы их воли. Сама эта алая жидкость для Клепия была доказательством того, что человек, может быть нечто большим, чем просто творением бога. Человек восставший против Пантеона, отдал свою жизнь ради того, чтобы сохранить одну из Печатей.

" Может было бы лучше сохранить Печать в забвении и не открывать этот тайный ход?"

Когда начиналось путешествие Клепия, с момента его отбытия из Обители, он тайно в глубине разума думал об этом. Не зря же, Бронзовые люди запрятали эти Печати по всему Делиону, боясь, восстания Элеза из Дадура. Однако Тьма нанесла удар первыми, начав искать Печати.

" Либо мы, либо они. Мы не можем играть вечно в догонялки. Следует раз и навсегда уничтожить печать."

Аккуратным движением, страж отстегнул флягу с алой жидкостью с пояса, взяв ее в руки.

— Человеку противно все, что так на него не похоже, — раздался голос Крысиного короля и Клепий обернулся. Ты…

Слова застыли на бледных и умирающих, словно рыба, выброшенная на берег, устах этого получеловека.

— Ты привел сюда третью силу, — продолжило говорить отродье эфира. Они ищут то, что спрятано там, куда судьбой тебе доведено спустится.

Клепий застыл на месте в той же позе. Он стоял и ждал продолжение от собеседника. Неужели страж оказался прав, говоря о том, что Куарья тоже ищет одну из Печатей? Но зачем она ему? Печать — это обычный камень, который для простого человека не имеет никакого значения.

" Неужели Куарья союзник Тьмы? Тогда какой смысл ему воевать против Фэбиаса? Чтобы одурачить своих приближенных?"

Вопросы копошились в разуме стража, словно новорождённые птицы в гнезде, ожидая прибытия своей матери с добычей. Но матери не было видно, вопросы оставались без ответа, и страж решил действовать, открывая флягу.

— Спустись и ты сам поймешь, что там, — ответил Крысиный король и свесил свою голову ребенка.

Мертвый грузом она упала на грудь, крысиная же наоборот — воспряла, усы начали двигаться, а глаза злобно сверкали в темноте, едва разгоняемой споралиями помещения. Тысяча крыс начали вылезать из своих норок, десятки тысяч крыс начали заполнять этот зал.

Клепий отвернулся. Он посмотрел в открытую флягу, где была густая толи алая, то ли бордовая жидкость. Этот сладостный и одновременно горестный миг, когда то, ради чего ты потратил столько сил подходит к концу, заставил его стоять на месте, словно статуе в фикийских театрах. Печаль и опасении того, что может последовать за всем этим действом овладело Клепием.

" Делай надобное", — подумал Клепий и взмахнул флягой в воздухе.

Одной большой струей кровь окропила бронзовый барельеф. Капли алой жидкости попали на то место, где был изображен странный пухлый человек, который будто выходил из какой-то раскрытой толстой книги. Одна его нога по колено была внутри одной из страниц этого фолианта, и при этом толстый человек обращался к бронзовым людям, что были на порядок выше него. Те внимали его и слушали внимательно, вроде, как и обсуждая что-то между собой, а вроде и соглашаясь с этим человеком. Брызги из фляги зацепили и еще одну фигуру — странный человек с раскинутыми руками, с разорванными цепями на его запястьях, который смотрел на небольшого грифона. Лицо до жути знакомое…

Капли крови медленно стекали на бронзовой колонне, но ничего не происходило. Клепий смотрел на это действие, затаив дыхание и ожидал чего-то, что сможет перевернуть его представление о мире. Но вероятнее всего его ожидания были завышены этим, замурованная дверь не открывалась.

Серое, затянутое густыми тучами небо, нависало над остроконечными пиками гор, которые стремились в небеса, словно какая-нибудь птица, с пораненным крылом, мечтающая летать. Облака затягивали горный кряж, закутывая в лоскутное одеяло множественные, но одинокие горные вершины. Ничего живого тут и не было, кроме одиноких летающих орлов, свивших свои гнезда в недосягаемых местах. Однако, они наверно уже пожалели об этом.

Вылетев из своего гнезда чуть больше стражи назад, орел бороздил просторы речной долины Сепса, выискивая для себя добычу. Река Сепс была некой границей между цивилизацией, где процветала жизнь во всей ее красе — хищники охотились на тех, кто унциями пожирал свежую траву с берегов реки, деревья воспевали своей листвой благочестивые оды ветру, покачиваясь под его дуновениями, река бодро бежала через каменные пороги, полнясь множеством водорослей и косяками рыб. Орел парил над всем этой чудесной природой, наверняка раздумывая о том, почему же он свил гнездо именно там, за рекой Сепс, где ничего живого не обитало? Каким образом инстинкт угораздил его устроить для себя жилище в тех местах? Однако, как только одно его планирование к земле принесло успех его охоте, и он одним ударом убил зайка, скачущего по полянке, этот вопрос он закинул за задворки разума. Теперь он летел с зайцем в клюве, который медленно истекал кровью, в свои хоромы — на один из горных утесов, куда еще в молодости, орел приносил небольшие веточки для домашнего уюта.

Вид зеленых полян и плодородной долины сменился безграничной серостью и бесконечными камнями. Все эти горы походили друг на другу, будто бы пытались копировать своих соседей — толстое каменное основание, пытавшееся достигнуть небесной тверди. Однако орел знал свои инстинкты и помнил, где свил себе гнездышко. Безошибочно найдя среди гор ту одну единственную, он парировал на нее и очутился в родной обители. Утес был крутым и забраться на него кому-нибудь было попросту не под силами. Вот зачем его гнездо было свито именно там.

Принявшись раздирать своим острым клювом грудку жертвы, орел начал кровавую трапезу. Клюв входил в тело зайца, словно отлично наточенный меч воина в грудь своей жертвы. Полакомившись печенью, орел начал раздирать сердце зайца до тех пор, пока его сердце, не начало говорить ему что-то очень важное.

" Улетай отсюда. Пари из этого проклятого места навсегда."

Однако жажда заячьего мяса победила другой его инстинкт. Инстинкт самосохранения. Орел продолжал поглощать пищу, пока не почувствовал, как какие-то колебания. Это было очень странным чувством. Воздух начал сотрясаться, горы будто пришли в движения, и орел решил взлететь, захватив при этом то, что осталось от зверя, еще недавно гуляющего по речной долине. Однако взлет был неудачным, только вспорхнув из своего гнезда, орел накренился своим правым боком и силой ударился в вершину горы. Было больно, орел издал страшный звук, однако звук этот касался не его падения, а нечто другого. Он предчувствовал свой конец. Птица пыталась взлететь и покинуть это