Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вода в бассейне мерцала огнями подсветки, негромко звучала музыка, однако никто не плавал. В дальнем углу из двери сауны шел легкий пар. Не останавливаясь, Гарри направился туда и распахнул дверь. Саймон поднял глаза, и на его раскрасневшемся лице отразилось смущение.
- Отец? - удивился он, вглядываясь в густые клубы пара.- Что ты здесь…
- Мне надо поговорить с тобой,- сообщил Гарри, усаживаясь напротив сына на гладкое пластиковое сиденье.- Я должен извиниться.
- Извиниться? - недоверчиво переспросил Саймон.
- Я был не прав, когда накричал на тебя с утра. Прости.
- А-а.- Саймон отвернулся.- Да ладно. Не имеет значения.
- Нет, имеет. Ты пережил сильный стресс. Мне следовало это учитывать. Я ведь твой отец.
- Знаю,- ответил Саймон, не поворачивая головы.
- Ты бы хотел другого отца?
Гарри пристально посмотрел на сына. Тот промолчал.
- Я тебя не виню,- вздохнул Гарри.- Из меня получился тот еще папаша.
Саймон неловко поерзал.
- Ты…
Ты не обязан говорить что-то из вежливости,- перебил его Гарри.- Я знаю, что не состоялся как отец, шестнадцать лет от меня не было ни слуху ни духу, а потом вдруг - оп! - я начинаю маячить у тебя перед глазами каждый день. Неудивительно, что нам с тобой пришлось тяжело. Супруги уже давно развелись бы… Извини,- прибавил он, помолчав.- Больная тема.
- Ничего.- Саймон невольно улыбнулся и только теперь обратил внимание на внешний вид Пиннакла-старшего.- Пап, ты в курсе, что в парилке положено снимать одежду?
- Это если пришел попариться. А я пришел поговорить.- Гарри сдвинул брови.- Ну вот, свою часть я высказал, теперь твоя очередь. Скажи мне, что я замечательный отец, и моя душа успокоится.
Повисла долгая пауза.
- Если бы только…- наконец решился заговорить Саймон, но оборвал фразу.
- Что?
- Если бы только я постоянно не чувствовал себя неудачником,- торопливо произнес он.- Что бы я ни делал, все идет наперекосяк. А ты… В мои годы ты уже сколотил миллион!
- Неправда.
- В твоей биографии сказано…
- Чушь. В твоем возрасте, Саймон, я задолжал миллион. К счастью, я нашел способ вернуть долг.
- А я нет,- с горечью констатировал Саймон.- Я разорился.
- Допустим, разорился. По крайней мере, тебе не пришлось снимать с себя последнюю рубашку, чтобы расплатиться с кредиторами, и ты не приходил ко мне весь в соплях, умоляя помочь тебе выпутаться. Ты сохранил независимость. И я тобой горжусь. Я горд за тебя даже потому, что ты вернул мне ключи от квартиры. Да, я тогда жутко разозлился, но одновременно испытал и гордость.
Долгое молчание, воцарившееся в парной, нарушалось лишь дыханием обоих мужчин в горячем воздухе да изредка шипением пара, когда капли теплой воды дождем падали на пол.
- Я буду еще больше гордиться тобой,- нарушил паузу Гарри,- если вместо того, чтобы уйти, ты попробуешь наладить отношения с Милли. Это шаг, которого я в свое время не сделал, хотя должен был.
Отец и сын снова замолчали. Гарри откинулся назад, вытянул ноги и состроил гримасу неудовольствия.
- Признаться, ощущения не самые приятные,- сообщил он.- Трусы прилипли к заднице.
- Я предупреждал,- усмехнулся Саймон.
- Точно.- Гарри взглянул на сына сквозь клубы пара.- Ну, ты намерен дать Милли шанс?
Саймон с шумом выдохнул.
- Конечно. Если она мне это позволит.- Он покачал головой.- Не знаю, о чем я думал вчера вечером… Я был несправедлив к ней. Повел себя как идиот. Я просто…- Он не договорил.- Я пытался ей позвонить сегодня днем.
- И?
- Наверное, она уехала с Эсме.
- С кем?
- Со своей крестной, Эсме Ормерод. Гарри удивленно изогнул брови.
- Эсме Ормерод - крестная мать Милли?
- Да, а что? Гарри скривился.
- Странная женщина.
- Не знал, что ты с ней знаком.
- Пару раз приглашал пообедать,- сказал Гарри.- Крупно ошибся.
- Почему?
- Неважно. Это было давно.- Гарри закрыл глаза.- Значит, она крестная Милли… Не ожидал.
- Она вроде бы приходится Хэвиллам родственницей.
- А мне казалось, у них такая приличная семья,- насмешливо произнес Гарри, затем нахмурился.- Нет, я серьезно. У них хорошая семья. Милли - замечательная девушка, да и Джеймс очень неплохой парень. Я хотел бы познакомиться с ним поближе. Оливия…- Он открыл глаза.- Ну что тут сказать? Милая женщина.
- Каждый имеет право на личное мнение,- усмехнулся Саймон.
- Только вот я бы не хотел встретиться с ней поздней ночью.
- И вообще, как стемнеет.
На голову Гарри капнула вода. Он сморщился.
- Единственная, о ком я не могу сказать ничего определенного,- задумчиво промолвил Саймон,- это Изабел. Для меня она загадка. Никогда не знаешь, о чем она сейчас думает.
- Согласен,- помедлив, произнес Гарри.
- Изабел совершенно не похожа на Милли. Но мне она нравится.
- И мне,- тихо сказал Гарри.- Очень нравится.- Несколько секунд он молча разглядывал пол, потом резко встал.- Ну все, хватит с меня этого ада. Пойду приму душ.
- Попробуй для разнообразия снять одежду.
- Непременно. Дельный совет.
С этими словами Гарри Пиннакл вышел из парной, на прощание кивнув сыну.
К тому времени, когда Руперт тяжело поднялся на негнущихся ногах, спрятал письмо Аллана и покинул галерею, уже начало вечереть. Он постоял на Трафальгарской площади, глядя на такси, туристов и голубей, затем развернулся и побрел в направлении метро. Каждый шаг давался ему с трудом; он словно лишился некой важной части самого себя, которая поддерживала его в равновесии.
Руперт окончательно понял: незыблемая опора - единственное, во что он верил в этой жизни,- ушла навсегда. Основа, относительно которой все пережитое являлось лишь контрапунктом, исчезла. Теперь ему казалось, что все его поступки за последние десять лет были частью внутренней борьбы с Алланом. И вот битва закончилась, и победителей в ней нет.
В поезде до Фулема Руперт безучастно сидел, устремив взор на свое отражение в темном стекле, размышляя с почти отстраненным любопытством, что предпримет в дальнейшем.
Он чувствовал себя утомленным, разбитым и обессиленным, как будто шторм вынес его к чужому берегу, не оставив пути назад. С одной стороны, у него есть жена.
Дом, прежняя жизнь и компромиссы, на которые он пошел ради того, чтобы сломать свою натуру. Счастьем это не назовешь, однако и мукой тоже. С другой стороны, существует такое понятие, как честность. Горькая, неприятная правда. И все то, что она за собой повлечет.