— Я его не похищал.

Слова такие легкие, каждое по отдельности невесомо. Но вместе они стали динамитом.

— Прости?

Он смотрел мне прямо в глаза:

— Я дал обещание спасти его. Собственно говоря, дал его под нажимом, но теперь это не имеет значения. Что все обернется вот так, я не мог представить себе даже в самом страшном кошмаре.

Во рту у меня пересохло.

— Кому, Дидрик? Кому, черт возьми, ты обещал спасти Мио?

Его голос едва не сорвался, когда он ответил:

— Саре. Я обещал его матери, Саре.

Говорят, взрослые мужчины охотно действуют сообща. Мол, в одиночестве нам труднее, чем женщинам. Мы с Дидриком покинули его волшебный сад, спустились на берег. Прогуливались там. Как двое людей, которым не хочется быть в одиночестве.

— Сара пришла к нам домой, — сказал Дидрик. — Тогда все только-только началось — американцы связались с нами, и мы провели первый допрос. Был вечер, лил дождь. Она так молотила в дверь, что я подумал, она ее вышибет. Когда я открыл, она стояла на крыльце, держа за руку мальчугана. “Я сяду в тюрьму, — сказала она. — И кто-нибудь должен позаботиться о моем сыне”.

— Как в романе, — обронил я.

Дидрик продолжил:

— Подобное предложение вообще-то обычным не назовешь. Вдобавок слегка щекотливая деталь, которую мне до тех пор удавалось скрыть от моих любезных коллег.

— Что Себбе и Мио посещали один детский сад.

— Совершенно верно. Большей частью мальчика отвозила во Флемингсберг Ребекка, и забирала тоже она, но и я побывал там несколько раз. Мы сталкивались там с Сарой, хотя дети были в разных группах. Садик большой, шумный, детей полно. Мио и Себбе ровесники, но попали в разные группы. Мы об этом жалели, потому что дома Себбе все время говорил о Мио. Ведь они встречались, когда дети играли во дворе. Мы несколько раз пытались пригласить Сару и Мио к себе, но она отнекивалась. То работа, то учеба, то стирка, то еще какая-нибудь ерунда.

— Она жила такой бурной жизнью?

— Да нет, скорее беспорядочной. Мы понимали, что-то у нее не так, но, честно говоря, наши предположения были крайне далеки от истины, могу тебе сказать.

Ноги у меня тонули в песке. Идти становилось все труднее.

— От истины, говоришь.

— Да. Думаешь, тебе что-то о ней известно?

— Уверен, — сказал я.

Дидрик отвел от глаз длинноватую прядь. Оборотная сторона модной прически, основанной на том, что в любом случае она остается примерно одинаковой длины. Элегантность она теряет уже через неделю-другую.

— Расскажи, — попросил Дидрик. — Расскажи, каковы твои успехи.

— К сожалению, не могу. Я поклялся больше не делиться с полицией. Вряд ли человек, взявший с меня эту клятву, станет различать сообщение в полицию и наш с тобой разговор.

— Любопытно. Кому же ты дал такое глупое обещание?

Теперь голос его был спокойнее, прежнюю горячность буквально как ветром сдуло.

— В известном смысле сам характер этой темы не позволяет мне ничего открыть.

Дидрик вздохнул.

— Дай угадаю. Люцифер?

Я резко остановился. Дидрик кивнул, продолжая идти. Я поспешил следом.

— Раз ты знаешь, кто такой Люцифер, то знаешь и что Сара не совершала тех убийств.

— Разумеется, — сказал Дидрик.

— Почему же ты не разоблачишь его? Из-за Мио? Если б ты оставил меня в покое и не старался засадить за убийства. И тогда бы раскрыл это дело. Ты бы…

— Что — “я бы”, дурак несчастный? С какой стати ты вообразил, будто мы с тобой находимся в абсолютно разном положении, будто я не знаю того же, что и ты?

Я больше не мог пройти ни метра. Как ребенок, плюхнулся на песок.

Дидрик последовал моему примеру, но куда ловчее. Между нами всегда существовала разница. Он был стильным не только внешне, как я. Дидрик был стильным во всем. Стильным до мозга костей.

— Давай начнем с самого начала, — сказал я. — Сара пришла к вам после первого допроса. Она знала, что сядет за убийства и хотела пристроить Мио. Я тебя правильно понимаю?

— Да. Я решил, что она пришла именно ко мне, поскольку я полицейский, потому что мы с Ребеккой хорошо относились к ней и потому что первый допрос провел я. Она понимала, что я останусь с ней до конца. Думала, что мы с Ребеккой сможем и захотим позаботиться о ее сыне.

— И тогда ты сразу сказал, что вы с Ребеккой могли бы взять его к себе? Как благородно.

— Трудно подытоживать эту историю спустя столько времени. Сара не знала, в каком положении были мы, не знала, что Себбе болен и что мы надрывались изо всех сил, чтобы обеспечить ему лечение. Она осталась у нас до утра. Все говорила, говорила. Я сказал, что ее страх — полный абсурд. Если она невиновна в преступлениях, за решетку ее не посадят. Рассказ, который она нам преподнесла, Господи Иисусе, я в жизни не слыхал ничего подобного.

— Но ты ей поверил?

— Нет, не поверил. Понял только, что она жутко взвинчена. У меня даже мелькнула мысль, что она, возможно, виновна. И пришла ко мне, чтобы позднее, если доказательная база изменится, сказать: “Я же говорила, что так оно и будет”. Дальше события развивались чертовски быстро. Буквально в одночасье обнаружилась уйма улик, и она дала признательные показания. Ее задержали и посадили в СИЗО, а Мио попал в приемную семью.

Он умолк.

— Будь добр, объясни, как ты отказался от мысли, что Сара лжет, и поверил ей, а вдобавок решил позаботиться о ее сыне.

Дидрик сглотнул.

— Пожалуй… так вышло ненамеренно, — сказал он. — По крайней мере вначале. У нас с Ребеккой детей не было. Мы мечтали завести четверых, а не получилось ни одного. Усыновление Себбе тянулось очень долго. А нам несколько лет назад уже сравнялось сорок. Пора было поторопиться и усыновить еще одного ребенка. В начале минувшего года мы попытались подать документы на второе усыновление. Но тут нас, черт побери, обвинили в жестоком обращении, спустя всего месяц-другой. Я просто ненавижу этих людей. Персонал, который не желал ничего слышать, врачей, которые не приняли нас всерьез, когда мы обратились за помощью. Мы же знали, что пальцем Себбе не трогали, что дело в чем-то другом. Он постоянно чувствовал усталость, испытывал боли, у него появлялись кровоподтеки, которые персонал детского сада считал побоями. Время шло, а помощи никакой. Жалкое утешение, что датские врачи констатировали: помочь Себбе было вообще невозможно. Он мог бы прожить разве только еще несколько месяцев, но не больше.

Дидрик перевел дух, сделал паузу в рассказе о том, как его жизнь полетела в тартарары.

— Сара пришла просить о помощи, как раз когда мы узнали, что Себбе болен. Я ей не поверил. Пока ее не арестовали, а к нам в дверь не позвонили снова.