А славился Великий Устюг цветными изразцами и финифтью, славился и торговлей своей, но более всего – смелыми да отчаянными людьми, мореходами и землепроходцами.

В начале XVII века в городе Великий Устюг жили ровесники Семен Дежнев, Василий Поярков, Михаило Стадухин. Чуть постарше их был Ерофей Хабаров, чуть помладше – Владимир Атласов.

Все они – подлинные правнуки былинного Сухмана, в жилах каждого текла его богатырская кровь, каждому суждено было повторить судьбу своего прадеда – после бесконечных трудов и тягот стать кому островом, кому мысом, кому городом, кому бухтой, а кому так и огромным краем…

Всем им суждено было рассыпать свои имена по карте нашей Родины.

Обратим внимание, что все перечисленные нами устюжане-землепроходцы родились в начале XVII века, когда, опустошая страну, бушевала на Руси Смута. Дежневу было меньше десяти лет, когда горела Москва, когда пали Смоленск и Новгород, когда польские отряды громили Москву и когда в Ярославль прибыл посол австрийского императора Юсуф Грегоревич для переговоров с князем Дмитрием Пожарским.

– Цесарь на Московское государство брата своего Максимилиана даст и с польским королем помирит вас вековым миром, – сулил он.

Дмитрий Пожарский кивал и, чтобы выиграть время, соглашался на все предложения, но пока велись переговоры в Вене, Москва была уже освобождена, а на престол избрали Михаила Романова. На этот раз стране удалось обойтись без приглашения «варягов».

Дежнев был подростком, когда в феврале 1617 года подписали Столбовский мир со Швецией, позволивший России сосредоточить свои силы на борьбе с Речью Посполитой за возвращение исконных русских земель.

Долгой и трудной была эта война. Ни Деулинское перемирие, ни Поляновский мир не могли остановить ее…

В 1629 году, когда поступил Семейка Дежнев на казачью службу, датчане сделали попытку блокировать пути в Белое море. Датский пират Енс Мунк по приказу Христиана IV начал перехватывать торговые суда, идущие к Архангельску.

А в 1633 году, когда русская армия под командованием князя М.Б. Шеина попала в окружение под Смоленском и погибла, ушел следом за Семеном Дежневым в Сибирь другой устюжский крестьянин Ерофей Хабаров.

В 1634 году, когда казнили по приговору Земского собора М.Б. Шеина, Ерофей Хабаров прибыл на Лену.

По-якутски Лена зовется – Елюене – Большая река…

Еще зимою 1619 года тунгусский князец Илтик рассказал в Енисейском остроге, что к востоку за горными перевалами течет великая река, по которой ходят «суда большие, а вода в той великой реке солона».

Зимой 1623 года мангазейский промышленник Пантелеймон Пянда, поднявшись по Нижней Тунгуске, через тунгусский волок перебрался на реку Куленга и близ устья реки Чечуй весною вышел на Лену и начал спускаться вниз.

Все шире становилась река, все круче поднимались берега. Порою они отступали от реки, порою вплотную подходили к ней, нависая над водой скалами. На самой реке появлялись острова.

За Табагинским мысом потянулась обширная равнина Улуу (великая) Туймада.

До самого Кангаласского мыса растянулась эта долина.

Здесь русские и встретились с якутами, которые, вытесняя местные племена тунгусов, поселились в этих местах пять столетий назад.

Теперь встреча разных народов произошла гораздо более мирно, чем можно было бы ожидать.

Якутов русские не вытесняли, они селились рядом. И тем легче давалось совместное проживание, что своей государственности у якутов не было.

Считается, что мангазейский промышленник Пантелеймон Пянда весной 1623 года встречался с потомком Элляя – предводителем кангаласских якутов Тыгыном.

У Тыгына было 200 человек войска, среди якутов он не имел равных соперников и жил как «пороз-бык, издающий пронзительный рев», или как «молодой жеребец, останавливающийся в гордой боевой позе», ибо не имел равных соперников в межродовых стычках и войнах.

Не случайно время правления Тыгына названо в якутских преданиях кыргыс уйэтэ – веком резни.

Если якуты и враждовали с казаками, то примерно так же, как они враждовали с соседними якутскими родами.

Через несколько лет после Пантелеймона Пянды, летом 1631 года, спустился с верховьев Лены отряд Осипа Галкина. В самом центре якутской земли привел он в русское подданство пять князцов и, собрав ясак, спустился по Лене до устья Алдана.

А на следующий год пришел на Лену Петр Бекетов. «Того же сентября в 25 день поставил я, Петрушка, с служилыми людьми на Лене реке острог».

Так и был основан Якутск.

Этот острог, поднявший две мощные крепостные стены, стал самым крупным острогом в Сибири. Над главной проездной башней на высоте в 14 саженей распростер над Леной крылья двуглавый орел.

Под крыльями этого орла и поселился Ерофей Хабаров на Лене.

Конечно, не особенно-то и задумывался он о государственных делах, когда подался в Сибирь, бросив в устюжской деревне свою жену Василису. Просто созвучной его былинному характеру оказалась сибирская ширь, и, обосновавшись на Лене, завел он пашню, построил мельницу, оборудовал соляную варницу и сразу немыслимо разбогател, пока вновь назначенный воевода Головин не попал в должники к нему. Три тысячи пудов хлеба задолжал он оборотистому устюжанину и, чтобы «расплатиться» раз и навсегда, конфисковал у Хабарова варницу, а самого удачливого хозяина заточил в тюрьму, над которой распростер крылья двуглавый орел.

Забегая вперед, скажем, что только весной 1649 года сумел оправиться от обиды и разорения Хабаров. Он убедил тогда нового воеводу Дмитрия Андреевича Францбекова разрешить ему организовать за свой счет экспедицию на Амур.

«Все здесь есть, – рассказывал письменный голова Василий Поярков, побывавший на Амуре незадолго до Хабарова. – И виноград растёт, и корабельный лес. Рай, одним словом».

Когда в 1653 году экспедиция «оптовщика» Ерофея Хабарова присоединила к России все Приамурье, на другом краю страны казаки Богдана Хмельницкого начали войну за освобождение Украины. Тогда, как сообщает летописец, на кладбище казнимых преступников, в Варшаве у мертвеца полилась из уха кровь, а другой мертвец высунул из могилы руку, пророча большие беды для Речи Посполитой…

За райский край, что присоединил Ерофей Хабаров к России, сделали на него такие начеты, что послабже человек удавился бы от отчаяния, или спился бы, или просто сник и сгинул на правеже.

Но не таков был новый сын боярский…

Вернувшись в Сибирь, Ерофей Павлович узнал, что уже не четыре тысячи (столько в Москве насчитали!) должен он, а четыре тысячи восемьсот пятьдесят рублей и еще два алтына денег.

Правда, смилостивился воевода якутский.

Когда предоставил ему Ерофей Павлович поручительства надежных людей, разрешил частями выплачивать долг: ежегодно поставлять в Якутск из своего хозяйства по тысяче пудов хлеба.