Такой вариант действий не входил в планы, которые я строил на протяжении последних дней. Иногда лишь возникали мысли воспользоваться беспомощностью пожилого хозяина дома, но четких очертаний они не принимали, оставляя в моем сознании лишь смутный след. Все-таки Прилепов спас меня, дал кров и, пожалуй, отпустил бы с миром, если бы не узнал, какую роль я играю в жизни его сына. Он был в моем представлении преступником, хотя бы потому, что по его милости я провел три дня в заточении. И все же уважение к нему у меня еще оставалось, и я подсознательно не желал видеть его своим заложником. Но раз уж так все вышло, то я должен был выкачать возникшую ситуацию до дна.

– Будешь дергаться, сломаю шею!

В моем положении, когда правая рука управлялась с автоматом, у меня не было возможности осуществить свою угрозу. Но я запросто мог задушить Прилепова. Правда, на это ушло бы время, и меткий выстрел охранника мог бы его спасти. В меня могли выстрелить спереди, сбоку и, что хуже всего, со спины. Поэтому я должен был обеспечить безопасность своих тылов. А для этого мне, увы, придется стрелять.

В доме, кроме нас и покойников, похоже, никого не было. Но во дворе мы встретили сразу двух бледнолицых автоматчиков.

– Скажи им, чтобы бросили оружие! – приказал я Прилепову, спиной прижавшись к закрытой мною же двери.

Давид Юльевич лишь захрипел, мотнув головой. Я так сильно пережал ему горло, что говорить он не мог. Но и хватку я ослаблять не собирался. Пусть видят бледнолицые, в каком опасном положении находится их босс.

А они видели, и не знали, что делать. Стрелять в меня не решались, потому что боялись попасть в Прилепова. Зато я смог воспользоваться оружием – с одной руки, но довольно метко. Очередь из полудюжины выстрелов дала результат – одна из пуль попала в ногу ближайшему ко мне охраннику. Он инстинктивно схватился рукой за рану в бедре, но не выронил автомат и даже попытался направить его в мою сторону. Только предупредительный выстрел образумил его, и он бросил оружие.

Второй охранник, широколобый увалень с мышиными глазками, стоял в замешательстве, не зная, что делать. То на меня посмотрит растерянно, то на своего раненого товарища. И автомат в его руках смотрелся как пятое колесо над задним бампером джипа – вроде бы и красиво, и нужно вообще, но в данный момент совершенно бесполезно.

– Автомат тащи сюда! – крикнул я, кивком головы обозначив место, куда он должен был принести оружие.

Мне показалось, что парень даже обрадовался, ведь я внес хоть какую-то ясность в его представление о том, что делать дальше. Он должен был сдаться на милость противнику, а это хоть какое-то осмысленное действие. А так бы и стоял, как в штаны сходивши… Робко кивнув, он приблизился ко мне на несколько шагов и положил на землю оружие.

– И этот! – показал я ему на брошенный автомат.

Его хозяин с отвращением посмотрел на своего напарника, считая его трусом и предателем. А ведь он и сам был не в лучшем положении. И мог бы сейчас сам взять в руки оружие, чтобы повернуть его против меня. Но у него был оправдательный мотив – ранение. Поэтому он мог смотреть на такого же труса с презрением, снизу вверх, но с высоты, на которую подняла его гордость униженного инвалида. Он сам себя унизил, потому что рана его была пустяковой и, в сущности, по своему положению он мало отличался от здорового. Потому что уже бросил оружие. И легко, хоть и с пренебрежительной гримасой, позволил утащить свой лежащий на земле автомат. Трусы – и тот, и этот. Но именно этим ребята мне и нравились.

Но был еще и третий охранник. Он приближался к нам со стороны бани. Двигался быстрым и мягко-пружинистым шагом. И его автомат, прикладом приставленный к плечу по всему правилам стрелковой науки, казался мне грозным оружием. Он целил мне в голову, и только расстояние мешало ему выстрелить наверняка. Но шаг за шагом он все ближе и ближе, и автомат в его руках, зафиксированный на линии прицеливания, практически не менял своего положения по горизонтали. Этот парень был похож на современный танк с синхронизированным орудием, которому не страшен пересеченный рельеф местности. Танк мог клюнуть носом, но пушка так и останется наведенной на цель… Но против любого танка есть своя сорокапятка. В данном случае хорош был обыкновенный «АКМ».

Нелегко стрелять из автомата с одной руки, здесь нужен опыт и сноровка. Но в армии на полигоне я всегда показывал отличный результат, да и на занятиях в милицейском тире не валял ваньку. Не хочу хвастаться, но интуитивная стрельба из «ПМ» была моим коньком. А чем отличается автомат от пистолета? Ну, первый потяжелей, чем второй, и балансировка другая, но принцип стрельбы одинаков – наводи ствол на цель и жми на спусковой крючок. Тем более что автомат может стрелять длинной очередью, хотя лучше воспользоваться короткой, потому что после первых двух-трех выстрелов ствол значительно уведет в сторону.

О том, что убивать – грех, я сейчас не думал. К тому же самоубийство – еще больший грех. А если я подставлюсь под вражеский выстрел, то иначе как самоубийцей там, на небесах, меня не назовут. А это мне нужно?..

Короткая очередь оказалась точной, но последний из трех охранник остался жив. Каким-то лишь ею постижимым образом пуля попала в ствольную коробку автомата. Представляю, какой была сила удара, но все же охранник удержал оружие в руках. Правда, тут же в страхе отбросил его в сторону и трусливо задрал к небу руку. Шок – это серьезно.

Я подозвал его к себе и велел сесть на землю рядом с раненым товарищем. Широколобый увалень с мышиными глазками добровольно принял на себя обязанность моей третьей руки. Я только показал ему взглядом на брошенный автомат, и он трусцой побежал за ним, подобрал, добавил к двум другим. И еще он связал своих товарищей их же поясными ремнями, и свой тоже снял, чтобы скрепить их между собой.

– А теперь машину к бане подгони. Только без глупостей!

Видно, малый был не глупый, в том смысле, что распоряжение мое он выполнил беспрекословно и в точности. Пока он подгонял машину к бане, мы с Прилеповым сами подошли к ней. По пути я заставил его подобрать все три трофейных автомата, он же и донес их до джипа, возле которого ждал нас растерянный увалень.

Давид Юльевич все время молчал, лишь с осуждением глядя на предателя, но, когда я распорядился доставить из подвала и посадить в машину Гарика, заорал:

– Не смей! Ты не должен этого делать!

Мне пришлось пережать ему горло, чтобы он замолчал. Но увалень все равно растерянно захлопал глазами и повел головой, как мышь, учуявшая приближение кота. Тогда я выстрелил в воздух и этим встряхнул его. Он выполнил мое распоряжение – привел Гарика, посадил его на переднее сиденье.

– Ты хоть понимаешь, что тебе здесь оставаться нельзя? – спросил я.

Парень согласно кивнул и с удовольствием, как мне показалось, занял место за рулем. Я вместе с Давидом Юльевичем забрался на заднее сиденье.

– Ну а теперь в путь, – с тревогой в голосе сказал я.

Не верилось мне, что успех и дальше будет сопутствовать мне. Так хорошо все складывалось, что нервы зачесались от недоброго предчувствия. Я подумал о палке, которая имеет свойство встревать в спицы хорошо смазанного колеса.