тихо и незаметно, а не получилось. И пошло-поехало! Долго не думая, она убила плод в себе, оборвала зародившуюся жизнь и чуть не погубила свою. «Ковырнула» – так иногда говорят в подобных случаях. И делают это они перед выходными или праздниками, чтобы отлежаться, и после выходных как ни в чём не бывало выйти на работу. Не вышло! Открылось обильное кровотечение, местный фельдшер пыталась помочь, а после обратилась в администрацию, мол, присылайте санитарный самолёт. После звонков в областной центр было решено отправить в Байтог на самолёте бригаду медиков.

А Коля был прав – бухлёр действительно оказался сытным и вкусным. Пообедав, я вышел из кошары, забрался в кабину самолёта, чтобы запустить и прогреть двигатель, а заодно и связаться с диспетчером, чтобы доложить ему обстановку. И неожиданно нам подкинули ещё одну задачку.

– Руководитель полётов спрашивает, можете ли вы остаться в Байтоге с ночёвкой? Вы же знаете у нас не работает ночной старт, – сообщил диспетчер.

«Да! – присвистнул я. – Что они там не знают, что остаться здесь на ночь решаем не мы!»

Я выключил двигатель, вышел из самолёта и пошёл в кошару, чтобы спросить у Клавдии Васильевны, полетим сегодня или останемся здесь до утра.

– Ночевать? Ни в коем случае! – воскликнула Клавдия Васильевна. – Больную надо срочно везти в город. Нам, чтобы управиться, нужен ещё час.

– Клавдия Васильевна! Нам могут не дать разрешение на взлёт. А ночью мы и сами не будем взлетать

– Сколько у нас времени?

– Да его уже давно нет, – хмуро ответил я.

– Потерпите, миленькие, мы скоро управимся!

Вот так, одним словом, Клавдия Васильевна поставила всё на своё место. Здесь уже не я, а она была старшей, и я хорошо это понимал.

Выслушав врача, я вернулся к самолёту, забрался в своё кресло и, поглядывая на часы, включил рацию, доложил, что взлетим с заходом солнца, и добавил: «Прошу обеспечить посадку самолёта!» «Хорошо, мы что-нибудь придумаем», – после небольшой паузы ответил диспетчер.

А вокруг самолёта уже собралось полдеревни. Привезли мужчину с прободной язвой, молодую роженицу с мамой, ещё какого-то парня с застаревшей раной. И, оглядев стоящих возле вынесенного на воздух столика людей, за которым, согревая дыханием пальцы, держащие карандаш, примостилась в белом халате прилетевшая с нами пожилая медсестра, возле кошары неожиданно образовался стихийный медпункт по приёму больных. Таких событий, как прилёт санитарного самолёта, для Байтога стало событием. Вот и пошли-поехали все, кто мог, к кошарам. Ребятишки да и взрослые подходили к самолёту, заглядывали в кабину, расспрашивали, как заводится мотор, тут же сравнивали с техникой, которую хорошо знали: тракторами, машинами, мотоциклами. Было заметно, что особым вниманием у местных пользуется Солбон, он рассказывал, как у него брали кровь, как он внезапно отключился и как ему врачи дали «весёлый» сладкий и крепкий чай.

«Теперь этих впечатлений ему хватит надолго», – подумал я, наблюдая за ним из кабины.

Выглянуло солнце, тихое, низкое, как бы напоминая, что всё в этом мире быстротечно, напоследок успело заглянуть в кабину, минуту-другую скользнув по приборным стёклам, осветило бегущую стрелку часов и затухло, как бы давая знать, что светлого времени у нас почти не осталось. Я ушёл в себя, сидел и вспоминал свой первый в жизни полёт в лётном училище. Тогда кабина самолёта не казалась такой маленькой, тесной и холодной. Здесь же зимой на холодных и безжизненных просторах, между небом и тем, что называлось землёй, то и дело приходилось передавать штурвал помощнику и совать руки в меховые унты, чтобы согреть пальцы. «Солнце на лето, зима – на мороз», – вздохнув, подумал я и, по давней привычке, вновь сунул руки в унты. Почему-то вспомнил, как мой первый командир любил говорить, что кабина самолёта – единственное место, где он себя чувствует в безопасности… Почему-то тогда мне это казалось странным. Мир не был опасным или страшным, окружающий мир любил порядок и аккуратность и не терпел разгильдяйства, особенно при выполнении вот таких непростых заданий.

Наконец-то в кошаре открылась дверь, первыми, как куры из курятника, все в белых халатах, высыпали врачи, затем показалось широкое, как у Будды, лицо главного донора Байтога Солбона. Они вместе с Колей несли носилки с больной, следом шли дети и вытирали рукавами слёзы. Больную уложили на пол в самолёте. Было тесновато, но все расселись, привязались ремнями и замерли в ожидании, когда мы запустим двигатель. Прогретый и готовый к своей привычной работе, он, кашлянув, крутанул винт, я в окошко показал, чтоб столпившиеся около самолёта отошли чуть в сторону и стронул самолет с места.

По просеке забираясь в гору, мы подрулили к тому месту, где нырнули с горы вниз и впритык к крутому склону, там, где остались глубокие следы самолётных лыж, я развернул самолёт, выпустил закрылки и, подпрыгивая на горочках и заснеженных ухабах, целясь капотом в просеку, начал взлёт. Не добежав до просеки, как от трамплина, оттолкнувшись от очередного сугроба, самолётные лыжи освободились от цепких снежных лап, и сквозь строй елей и берёзок, как в щель, мы втиснулись в просеку. Под нами мелькнули кошары, махающий шапкой пастух Коля, другие провожающие и, развернувшись, взяли курс в сторону далёкого города. Через полчаса, ткнув пальцем в лобовое стекло, второй пилот произнёс:

– Вот и зажглась первая звезда! – И, кивнув в сторону грузовой кабины, предложил: – Может, позвать, пусть полюбуются?

– Зачем? Им сейчас не до этого. Они все свои силы оставили там, в Байтоге. – Я показал рукой за плечо и, улыбнувшись, добавил: – Можно сказать, нам сегодня повезло! Господь помог, да и мы все помогали друг другу. Иначе чуда бы не произошло. Она жива, а это самое главное.

– Бурят правильно сказал, сегодня большой праздник! Плохо, что в этой суматохе мы сами о нём почти не вспомнили.

В ночном аэропорту нас ждал почётный эскорт машин с включёнными фарами. Их установили вдоль укатанной снежной полосы и, увидев свет посадочных фар нашего Ан-2, они по команде включили свои фары. Среди них я заметил четыре белые машины «скорой помощи», которые прибыли по моей просьбе, чтобы забрать больных и отвезти их в областную больницу.

Ко мне подошла Клавдия Васильевна, тепло и, мне даже показалось, по-родственному улыбнувшись, сказала:

– С Рождеством Христовым вас! Честно говоря, я боялась, что вернемся с полдороги. А ещё хуже – опоздаем.

– Но не опоздали же! – сказал я. – Конечно, пришлось немного поработать у пастуха Коли лесорубом. Если бы вы попросили, то я бы с удовольствием пошёл в вашу бригаду санитаром.

– Да полно вам! – Клавдия Васильевна