Добролёт, – сказал я. – Сейчас он ведет на московском телеканале «Книжное обозрение».

В домашнем тепле под треск горящих в печи сосновых поленьев мы помянули Колю, Вера Егоровна со вздохом посетовала:

– Кто нам теперь дров привезет? Никто! Никому до нас нет дела.

«Что ж, у каждого есть своя причина пожалеть Колю», – подумал я, ещё не до конца осознав свалившуюся на меня горькую новость. Был человек – и на тебе: нет его! И больше никогда не будет, исчез, испарился, будто и не было его вовсе.

Постелили мне в горнице, на тёплой и мягкой перине. Провалившись в её глубину, я пустился в свои воспоминания, как Речкин отыскал нас в тайге, как они вместе с Глашей, принаряженные, выехали на лошадях к Ушаковке, крик пьяного егеря, занесенную над ним руку Коли, действительно все было рядом, как в книжке с картинками, только взять и отлистать страницу обратно. И в конце последней я вспомнил, как уезжал из Добролёта в город.

На выезде из деревни я увидел Колю, который выгнал пасти на луг Росомахиных лошадей. Сам он был верхом на Угольке. Был тихий, теплый сухой день, примятая солнцем летняя трава пожухла и потеряла свою свежесть, кое-где меж придорожной полыни уже проглядывала серебристая паутина приближающейся осени. Точно ожидая от Речкина какой-то команды, размахивая хвостами, табун держался кучно, перемещаясь вдоль дороги в сторону ближайшего леса. Когда я, проезжая мимо, махнул Коле рукой, он вдруг поднял Уголька на дыбы и, гикнув, поскакал рядом с машиной. И весь табун полетел вслед за ним. Рубашка на Колиной спине вздулась, он, скаля зубы, что-то кричал не то мне, не то лошадям, а может быть, просто хотел в этот момент взлететь вместе с ними в небо…

Утром, встав пораньше, я, пробивая глубокий снежный след через школьную площадку, зашёл к себе на дачу, постоял у книжных полок, глянул на стоящую на подоконнике стеклянную банку, из которой, согнувшись, торчали засохшие стебли подаренного мне Аделиной Рафкатовной букета роз, на полу под окном ждал моего возвращения этюдник, за ним, прислонившись к стене, выглядывал холст с летящей на лошади Глашей. От этого незаконченного рисунка у меня потеплело на душе, точно меня вновь окатило летней речной водой. Я вспомнил лёгкий её смех, свой первый вечер в этой школе, бродячие по стенам тёмные тени и вздохнул. В комнате было до звона в ушах тихо и пусто, время здесь остановилось и замерло до весны. «Остаётся одно – сесть и попытаться написать тишину», – подумал я, припомнив Глашин вопрос у костра.

Как это бывало в детстве, я попытался согреть комнату паром изо рта, дыхание вышло тихим, длинным и неслышным. Затем, похрустывая замерзшими унтами по окрашенному полу, подошел к полке, отыскал книгу Шугаева «Зима в Пахре», сунул её в карман, ещё раз обежав взглядом голые стены, лежащие у печки наколотые дрова, и неожиданно натолкнулся на патефон. Порывшись в стоящим на полу фанерном ящике, я нашел пластинку с песней Владимира Трошина «Тишина», затем открыл у патефона крышку, достал ручку, завел пружину, и через несколько секунд в комнате зазвучал мягкий, теплый рассказывающий о чьей-то нелёгкой судьбе голос Трошина:

Ночью за окном метель, метель!

Белый беспокойный снег,

Ты живешь за тридевять земель

И не вспоминаешь обо мне…

Дослушав песню, я закрыл крышку патефона, запер за собой морозную тишину, вышел за ворота и неспеша прошёлся по опустевшей и, как бы присевшей под снегом, деревне, чтобы подняться на Змеиную гору. Уже на вершине я почувствовал, как в горле начал кататься холодок свежего и колкого, точно просеянного морозом, воздуха, про который деревенские, смеясь, говорили: «Такой лезет в рот колом», – и усмехнулся, такой, пожалуй, и чаем не согреешь. Ощущая толчки своего растревоженного подъёмом в гору сердца, я остановился на краю обрыва и глянул вниз. Сверху прикрытая свежевыпавшим снегом деревня показалась мне холодной, чистой и пустой. Расчётливая зима оставила для себя всего лишь две краски, чтобы тёплые дымки печных труб удержали на весу тяжёлое зимнее небо и застывшую на время эту забытую Богом землю. Уже без Коли. Внизу, у самой подошвы горы, где, скатившись с горы, дорога выпрямляла идущую вдоль Ушаковки в сторону города коротенькую деревенскую улицу, всё так же без единой помарки закутанный в белое одеяло стоял Колин дом. Глянув через левое плечо, чуть ли не под ногами обнаружил висевший на длинных прогнутых канатах заснеженный мостик. Я попытался представить, где и в каком месте сегодня, сейчас, находится Николай Речкин или его широкая, непонятая многими, бродячая душа. Откуда-то из самой глубины души, с самого донышка, до меня донесся его хрипловатый голос:

На висячем мостке над речушкой

Целовал я любимой веснушки…

Санзадание

Сообщение о санзадании поступило к обеду. Дав команду готовить самолёт к вылету, мы со вторым пилотом Василием Долгих проконсультировались с синоптиками. Ознакомив нас с прогнозом погоды, они кроме метеорологических карт показали нам спутниковые снимки, на которых можно было разглядеть, что холодный снежный фронт от Саян захватил Иркутск и быстро смещался на юг, к озеру Байкал.

– Будьте внимательны и не суйтесь в облака, возможно обледенение, – предупредила синоптик и тут же добавила: – Но к вечеру должно пронести, мороз усилится, и видимость будет хорошая.

– И на том спасибо! А облака мы потихоньку, бочком-бочком, обойдём, проскользнем мимо, – пошутил я, и, подписав у диспетчера задание, мы пошли к самолёту. Прикрыв лицо меховым воротником, я сразу же понял, что с погодой нам не повезло, ветер качал тополя, рвал с трубы котельной дым и разносил его над заснеженным аэродромом. На дворе стоял январь, середина зимы, другой погоды в это время года трудно было ждать. Возле самолёта уже стояла «скорая помощь», бригада медиков со своими походными с красными крестами сумками.

– Клавдия Васильевна, – представилась невысокого роста молодая женщина. – Если что надо уточнить, я здесь за старшую. – И, ещё раз глянув на меня с некоторым удивлением, протянула: – О-о-о! А мы с вами уже летали!

– Да, я вас помню, – ответил я, вглядываясь в миловидное лицо врача.

– Значит, летим в Байтог… – не то спросила, не то утвердительно сказала старшая. – Криминальный аборт. У больной большая потеря крови. Вот, пришлось брать с собой целую бригаду: гинеколога, реаниматолога, терапевта и других специалистов, да ещё кучу медицинских препаратов и оборудование. Вот такой у нас сегодня выдался праздник!

– Клавдия