— А что там еще примечательного, кроме аттракционов и цирка?

— Не так уж и много. Знаменитый собор, украшенный фресками Росселли, несколько скульптурных надгробий работы Мино да Фиезоле — всякая случайная чепуха.

— Ну, конечно. Любая разумная женщина предпочтет кататься на карусели и поедать хот-доги.

— Мы с вами можем вернуться сюда вечером. Где-нибудь тихо пообедаем, а потом прогуляемся при свете луны.

— Благодарю вас, Дэвид. Но я в самом деле не могу составить вам компанию сегодня вечером, мне обязательно надо поблагодарить мою хозяйку, ведь я все-таки гость в ее доме.

— Что ж, тогда как-нибудь в другой раз.

Он замолчал, и не успели мы проехать еще милю, как я тоже заснула.

* * *

Проснулась я, когда машина остановилась. Открыв глаза, я увидела Альберто, распахивавшего ворота. Надо сказать, что это было не самое приятное видение после крепкого сна.

Катаясь на карусели и наслаждаясь праздником, я даже позыбыла о том, что с утра у меня ломило все тело и безумно болела голова. Сейчас эти неприятные ощущения вернулись с новой силой вместе со всеми подозрениями и неприятными мыслями, которые не давали мне покоя утром. Я убеждала себя в том, что нет причин для беспокойства, ничего особенного не происходит. Мне очень хотелось надеяться, что этой ночью приступ у Пита не повторится, прошло слишком мало времени.

Когда Дэвид остановил машину перед входом, чтобы высадить нас с Питом, двери тут же распахнулись. Эмилия, как всегда, была начеку, но на этот раз она была не одна.

— Подумать только, они снизошли, — пробормотал Дэвид, когда изящная фигура Франчески появилась в дверях и поплыла нам навстречу.

Она улыбалась.

— Ну как, хорошо повеселились? — любезно поинтересовалась графиня.

Пит молча кивнул. Он никогда лишний раз не открывал рта в ее присутствии, если этого можно было избежать. Его внешний вид не делал чести моим воспитательным экспериментам и подрывал доверие ко мне как к педагогу — на одежде остались следы блюд, которыми мы лакомились в течение дня, да и выглядел Пит уставшим и сонным.

— Да, уж ты точно получил удовольствие, — сухо заметила она, внимательно оглядев Пита с ног до головы. — Поблагодари профессора и синьору, после этого пойдешь с Эмилией. Полагаю, сегодня ночью ты будешь прекрасно спать.

— Боюсь, сегодня он вряд ли будет ужинать, — сказала я, наблюдая, как маленькая и измученная фигурка обреченно поднимается по лестнице.

— Думаю, всем нам время от времени необходима поблажка и потворство собственным прихотям, — заметила Франческа. — Мне бы хотелось лично поблагодарить вас, профессор, за вашу любезность. Прошу вас присоединиться сегодня к нам за коктейлем.

— Да, мадам, с удовольствием. Благодарю вас, — скромно отозвался Дэвид.

— Мы ждем вас в семь часов. — Она отпустила его тем же небрежным жестом, который был у нее всегда наготове для слуг. Дав понять, что разговор окончен, она величественно направилась в дом.

Дэвид подмигнул мне и закатил глаза в притворном благоговении.

Франческа тем временем поджидала меня у парадных дверей, как будто хотела поговорить со мной. Я рассказала ей, что удалось забронировать билет только на понедельник, поэтому мне придется задержаться до следующего воскресенья.

— Я верну свою машину в агентство в аэропорту, — объяснила я, — поэтому мне не понадобится Альберто. Я доеду до Рима сама.

— Делайте, как считаете нужным.

Очевидно, высказанное ею желание удержать меня на вилле было лишь обычной вежливостью. Тень сестры Урсулы прошептала мне в ухо: «Ты видишь? Честность прежде всего. Может быть, тебе стоит сейчас объяснить ей...»

Заткнись, сестра Урсула!

Когда я доползла до своей комнаты, то там меня ожидал приятный сюрприз. Около окна стояла ваза с цветами, заходящее солнце просвечивало сквозь лепестки огромного букета, на лепестках еще сохранились капли влаги. Сначала розы показались мне рубиновыми, но когда я подошла поближе, то убедилась, что ошиблась: цветы были темно-красного оттенка. Никакой карточки рядом я не обнаружила.

Если это была попытка извиниться, то недостаточно убедительная. Если же цветы были напоминанием, то это признак жгучего нетерпения. Я решительно отставила цветы в темный угол, а потом облегченно рухнула на кровать, чтобы хоть немного вздремнуть.

В семь часов я спустилась по лестнице, предварительно приняв душ, заново нанеся на лицо косметику и тщательно одевшись. Я надеялась, что Дэвид тоже приведет себя в порядок и сумеет сдержать свое чувство юмора в рамках приличий.

Он явился вовремя. Мы с Франческой едва успели обменяться парой ничего не значащих фраз, когда он вошел в комнату, конвоируемый Эмилией. Мне сложно сказать, кто из них был более мрачным. Я с раздражением изучала его внешний вид. Он, безусловно, принял душ и переоделся, но назвать его опрятным было бы большим преувеличением. А, впрочем, все зависит от того, какой смысл вы вкладываете в это слово. По остаткам эмблемы на его рубашке я поняла, что это сувенир одного из американских национальных парков. Цвета уже настолько выгорели и смылись, что распознать изображение было уже невозможно, хотя я разглядела там пик какой-то горы.

Франческа не обратила внимания на его одежду и сразу перешла к делу.

— Как продвигается ваша работа, профессор?

— О, благодарю вас, прекрасно. Мне удалось обнаружить самые разнообразные вещи, имеющие различную степень ценности.

— Что же это за вещи? — Ее голос стал жестче.

Дэвид чувствовал себя не в своей тарелке. Он сидел в кресле, которое было слишком мало для него. Он не знал, куда деть свои длинные ноги, выпирающие колени, кроме того, бокал вина он держал так, словно это был бумажный стакан с пивом. Вся его поза, его растерянное выражение лица говорили о том, что ему страшно неуютно здесь. Он напомнил мне своей неуместностью деревенскую корчагу в магазине, торгующем изысканным китайским фарфором.

— Ну... — смущенно начал он. — А-а... В данный момент я занимаюсь египетской коллекцией ваших предков. Там нет ничего ценного, кроме коптских вышивок.

— Вышивок? — на ее лице проявился неподдельный интерес.

Дэвид, наконец, взял себя в руки и принялся свободно рассуждать на близкую ему тему.

— Копты — египетские христиане. Они украшали вышивкой свою одежду, ложа и стены жилищ. Те кусочки ткани, которые сохранились до наших дней — все исключительно искусной ручной работы, — датируются начиная с третьего века и кончая седьмым, хотя изредка встречаются лоскутки, созданные мастерами первого века нашей эры. Благодаря сухому климату, эти великолепные образцы древнейшего ремесла дошли до нас почти в первозданном виде...

Он продолжал разглагольствовать, словно читал нам текст из учебника по истории, до тех пор пока Франческа не оборвала эту лекцию.