— Ага. Крысы — самые умные существа в животном мире, — отозвался Бяшка, и на границе между сном и бодрствованием Игорь успел сообразить, что именно было таким пугающим и неприятным во взгляде Майкла из-под очков.

В пятницу Игорь с Майклом высидел бесконечную «Жизель», на выходные согласился поехать с ним в Москву. Через несколько дней после этой насыщенной событиями поездки Игорь остался на ночь в его пятикомнатной квартире на Литейном проспекте, с видом на собор. Вскоре туда перевезли от Бяшки его вещи.

Майкл практиковал разные способы безопасных контактов, которые исключали риск. Поначалу Игорю было тяжело заставлять себя делать то, чего хотел его новый любовник, но Коваль довольно быстро сломил его сопротивление. Осталось всего несколько вещей, на которые Игорь так и не согласился и которые решено было отложить «на потом», «когда они станут ближе друг другу».

Майкл любил ангельские женские арии из «Травиаты», «Нормы» и других классических опер. Он мог подолгу разглядывать голого Игоря, упиваясь обращенной к небу хрустальной мольбой Марии Каллас или Рене Флеминг. В эти минуты, да и почти всегда теперь, Игорь чувствовал себя словно под гипнозом, словно в зачарованном замке людоеда, ради забавы превратившегося в мышь. Здесь его навязчивый сон сделался явью. Место Георгия в его жизни занял другой человек, чужой и чем-то неуловимо страшный, но единственный, кому была небезразлична его судьба.

Он отодвинул от себя ботвинью, спросил черного кофе и стал курить и напряженно думать: что же теперь делать ему, как избавиться от этой внезапной, неожиданной любви? Но избавиться — он это чувствовал слишком живо — было невозможно.

Иван Бунин

О том, что Игорь не улетел в Венгрию, Георгий Максимович узнал сразу по возвращении из Европы. Мальчик съехал с квартиры на Фонтанке, но не вернулся домой. Его тетка, которой Георгий позвонил, чтобы выяснить подробности, сообщила, что Игорь живет теперь где-то в районе Владимирской, у друзей, устроился работать менеджером в фирму и, вроде как, вполне благополучен.

Это были неприятные новости, но до их с Марьяной свадьбы оставалось чуть больше двух недель, и заниматься подобными вопросами, даже через посредников, было неудобно. Поэтому Георгий отложил его поиски, хотя и с неспокойным сердцем.

Мысль, что Игорь так легко нашел ему замену, причиняла нервную досаду, словно расчесанный фурункул. Но рассудком Георгий понимал, что такой поворот был бы самым благоприятным для всех.

Свадебные церемонии прошли с приличествующей торжественностью, несмотря на то, что Марьяна сильно трусила. Георгий же, к собственному удовлетворению, был выдержан и вполне убедителен в роли жениха. Сразу по завершении необходимых процедур они отправились в двухнедельное путешествие в Испанию, где нужно было уладить ряд формальностей с наследством. Вальтер присоединился к ним и политично развлекал. Вместе они осматривали окрестности, ездили в Барселону, летали в Милан за покупками. Там они втроем попали на закрытую вечеринку в старинном палаццо, где полуголые модели чинно пили морковный сок, а респектабельные политики с воплями прыгали в фонтан прямо в костюмах и галстуках. Весь тот вечер Вальтер с иудейским терпением уговаривал Георгия состряпать подходящее алиби и отправиться в проверенное заведение, чтобы предаться там содомскому греху. Но Георгий устоял перед соблазном — разменивать кредит доверия жены на мелочи он не хотел.

Марьяна делала всё, чтобы со стороны они выглядели благополучной буржуазной парой, и Георгий поддерживал её энтузиазм. После формальностей первой брачной ночи ему стало казаться, что их отношения приобретают своего рода гармонию, основой которой может стать дружелюбный швейцарский нейтралитет. Он чувствовал, что мог бы целиком отдаться этой поддельной идиллии, если бы не беспокойство об Игоре, которое почему-то не оставляло и только усиливалось.

На другой день по возвращении в Петербург за завтраком он порезал большой палец. Неглубокая ранка обильно кровоточила — кровь сочилась даже сквозь пластырь. Это незначительное происшествие показалось ему дурным знаком. В офис он приехал с предчувствием неприятностей, но ничего особенного не произошло. Он встретился с журналистами — через неделю сдавался новый торговый комплекс, — и вместе с начальником строительства поехал на объект, по дороге рассказывая о функциональных возможностях и технологиях, которые применялись при его возведении. Пришлось решить ещё несколько неотложных вопросов, но после обеда он отпустил Лешу, сам сел за руль и отправился на Фонтанку.

Квартира ещё пустовала, и консьержка, сверившись с бумагами, открыла для него дверь. Георгий с волнением прошел по комнатам, в которых как будто поиграли в футбол обувными коробками и упаковочной бумагой. Он не нашел ни записки, ни какого-то иного послания — только на зеркале в спальне, как раз на уровне глаз, обнаружился уже засохший плевок, да в пепельнице возле кровати — несколько раздавленных окурков. Плевок Георгий почему-то воспринял как подтверждение своих дурных предчувствий.

Марьяна с утра отправилась в Выборг на переговоры, и Георгий вдруг из какого-то странного каприза решил не возвращаться в офис, а поехать на Лесной проспект, к Рослику, которого не видел почти полгода. Идея казалась не слишком разумной, так как вероятность застать бывшего любовника дома в три часа дня была невелика. Но в эту минуту чувствами Георгия руководила некая не вполне объяснимая сила, которой он не мог сопротивляться. Сам не заметив как, он оказался в нужной части города, фантастическим образом избежав пробок на центральных проспектах и на Литейном мосту, и поэтому был уже не слишком удивлен, услышав из динамика домофона голос Рослика, который не только был дома, но при этом, кажется, один.

Увидав его, Георгий почувствовал легкий толчок в сердце — не желание, а воспоминание о желании, меланхолическое чувство, обычно несвойственное его деятельной натуре. Рослик смотрел спокойно и вопросительно, словно они расстались пару дней назад.

— Отлично выглядишь, — проговорил Георгий. — Не помешал? Можно войти? Хотел пригласить тебя пообедать. У меня сегодня именины.

Тот поднял бровь.

— Я прекрасно помню, что именины у тебя в ноябре.

— В ноябре Победоносец. А в апреле Георгий-Скотник.

— Ну да. Это тебе больше подходит.

Он посторонился, пропуская Георгия в квартиру, оглядывая с ног до головы, словно прицениваясь. Георгий Максимович тоже взглянул на него внимательнее, обнаруживая перемены — какую-то особую ухоженность волос и чувствительной, быстро увядающей тонкой кожи, блеск золотого кольца на пальце, полный достоинства взгляд. На нем был белый спортивный костюм, делающий его похожим на туриста с круизного парохода, и гостиничные тапочки на босых и тоже бережно ухоженных, хотя и измученных балетом ногах.

— Конечно, обедать я с тобой не буду, — проговорил Рослик всё так же спокойно, — у меня другие планы. Но чашку кофе, если хочешь, налью. Господи, ты так уверен в своей неотразимости! Ну, проходи, что в коридоре стоять.