Потеря восьми тысяч солдат и половины флота значили для империи меньше, чем гибель трехсот сановников. В одном из своих посланий агент Франциска проницательно предсказывал, что Карл никогда не забудет, как он, будучи беженцем на палубе корабля из Сицилии, услышал весть о выходе в море турецкого флота под командованием Барбароссы. И действительно, в течение семнадцати лет, которые ему осталось прожить, Карл больше ни разу не отважился отправиться в морской военный поход.

В Алжире, где престарелый Хасан-ага снова с удовольствием приступил к исполнению своих обязанностей правителя, ураганный ветер с Запада еще долго называли «ветром Карла».

* * *

Катастрофа в Алжире, хотя и замалчивавшаяся, оказала немедленное воздействие на развитие европейской политики. Узнав от своих агентов о случившемся, импульсивный король Франции денонсировал свое соглашение со своим старым противником — императором. Габсбурги были вынуждены пожинать плоды своей неудачной конфронтации с османским султаном. Между тем бейлербей моря совершал по собственной прихоти набеги на итальянское и испанское побережья, подверг осаде Ниццу и зимовал в Тулоне в качестве гостя французского двора.

Как бы то ни было, Хайр эд-Дин Барбаросса победил в конфликте с половиной Европы. Он сделал Сулеймана непризнанным хозяином Средиземноморья.

Поколение спустя Мигель де Сервантес, высмеивая закованных в латы конкистадоров своего времени в бессмертном образе Дон Кихота, писал: «Мир был уверен, что турки непобедимы на море».

Тайна поэмы

Семь лет назад, в июне 1534 года, Сулейман еще не был ожесточен против европейцев. Его цели в отношении Европы оставались прежними. Но что-то повлекло его в Азию и сделало по существу азиатом. После четырнадцатилетней войны в Европе Сулейман Великолепный впервые отправился верхом на родную землю своих предков, двигаясь по следам султана Угрюмого — Селима. Перед этим лишь постарался завершить европейские дела, замирившись с Габсбургами. К этому времени умерла мать султана — Хафиза, Гульбехар удалилась в добровольную ссылку, с Сулейманом осталась его жена Роксолана. В душе султан уже понял, что ему никогда не войти в европейское сообщество. Он турок и останется турком.

Что же он был намерен делать теперь? Сулейман ни с кем не делился своими планами. Самый могущественный монарх в Европе, он скрывал свои мысли даже от своих ближайших советников. Он назначил сераскера Ибрагима командовать армией, послав заносчивого грека добиваться лавров на поле боя. В море остался его новый флот под командованием крестьянина с одного из островов — султан ни разу не посещал ни одного военного корабля.

Он был мягок душой? Видимо, да. Недаром Даниэль ди Людовизи писал, что у султана «меланхоличный характер, более пригодный для досуга, чем для дел. Говорят, его редко что-то беспокоит. В нем нет ни силы, ни расчетливости, необходимых для такого великого монарха. Он передал управление империей в руки своего Великого визиря Ибрагима, без совещания с которым ни он, ни его двор не принимаются за серьезное дело. Между тем Ибрагим не советуется в делах со своим господином».

Знакомые слова. В сущности, то же самое говорил и Ибрагим. Людовизи высказал лишь часть правды — то, что он узнал из болтовни дипломатов. В действительности же все обстояло не совсем так. В открытом море Барбароссе тоже казалось, что он сам себе хозяин, однако Сулейман руководил им так, словно привязал бейлербея к себе шелковой нитью. И Ибрагим на практике делал то, что желал султан. Сулейман обладал стальной волей, хотя она и не проявлялась открыто. Может, он как раз боялся больше всего своего крутого нрава.

Для чего он тогда предпринял поход в Азию? Сулейман доверял Роксолане, но она была не из тех, с кем стоило говорить о таких вещах. Он не взял ее с собой в продолжительный поход. Тайну Сулеймана приоткрывают его же слова, содержащиеся, однако, не в лаконичном дневнике, а в написанных газелью стихах под названием «Он тот, кто ищет друга».

* * *

Тот, кто выбирает бедность, не нуждается в величественных дворцах.

Не хочет он ни хлеба, ни милостыни, но лишь испытания болью.

Здесь можно уловить страдание, которое еще ярче проявляется в других строках, в которых автор говорит, что человека с израненной душой не радует цветущий сад. А в одном месте султан выражается вполне определенно:

* * *

То, что люди называют властью, это вселенская борьба и бесконечная война.

Единственная радость на земле — уединение отшельника.

* * *

Сулейман выражает свои устремления вполне отчетливо. Ему не нужна империя конфликтов и власть. Кажется, он сознавал тщетность всего этого, потому что затрагивает тему религиозного уединения, подобно человеку, которого уже ничего не волнует. Но и отшельничество, увы, не его стезя.

С твердой решимостью султан пустился на поиски утопии в Азии, которой не нашел в Европе.

Что наблюдал Огир Бусбек

Добродетельный фламандец находился при турецком дворе в качестве посла и содержался в почетном плену. У него была редкая возможность изучать Сулеймана в годы наивысшего напряжения его деятельности. Поскольку Огир Гизелин де Бусбек был также философом и страстным натуралистом, он собрал во время походов в Азию вместе с султаном необычный зверинец — ручную рысь и журавля, тянувшегося к общению с солдатами. Журавль маршировал рядом с военным строем и даже отложил яйцо для одного солдата. Ручная свинья использовалась с особой целью. Фламандец посылал вместе с ней сумку с секретными письмами, зная, что правоверные турки не тронут животное, относящееся мусульманами к оскверненным.

Бусбек наблюдал за жизнью султана и его окружения так близко, как не удавалось никакому другому иностранцу. Он был свидетелем буйного праздника Байрам, следующего за ежегодным постом.

"Я дал указание слугам предложить одному солдату деньги за место в его палатке, расположенной на возвышении, откуда были видны шатры Сулеймана и знати. Я пришел туда во время восхода солнца. Увидел, как на равнине собралось большое число голов в тюрбанах, в глухом молчании следивших за муллой, который произносил молитвы. Каждый занимал положенное ему место. Ряды участников богослужения, подобно многочисленным заборам, расположились на различном расстоянии от султана.

Это была очаровательная сцена — роскошные одежды под белыми как снег чалмами. Никто не прокашлялся, не шевельнул головой. Потому что турки говорят: «Если вам приходилось говорить с пашами, вы вели себя почтительно. С каким же благоговением вы должны относиться к Аллаху?!»

Когда богослужение закончилось, ряды молящихся расстроились и вся равнина покрылась бесформенной массой людей. Появились слуги с завтраком для султана. Когда их заметили янычары, они взяли блюда в свои руки и стали важно пробовать пищу в обстановке общего веселья. Такая вольность позволяется обычаем".

Находясь рядом с военным лагерем, осторожный фламандец, рискуя, пробрался в него инкогнито и сравнивал свои наблюдения с виденным им в военном лагере европейцев: