— Минуточку, Ираклий, — сказал он. — Останови пока секретаршу. Попроси не заходить. У меня срочное и секретное дело.

Он положил на стол сразу насторожившегося Ираклия пластиковую папку с бумагами.

— Здесь все уже оформлено. Мое завещание. Завещание донора реципиенту Леониду Волкову, полное обследование моего сердца, крови, легких, всего… Согласие моей жены Жанны на посмертную трансплантацию моего сердца этому мальчику. Все заверено нотариусом, у Жанны есть копии. А теперь, пожалуйста, отложи все дела. Открой через две минуты дверь, позови секретаршу, отойди от меня к двери, чтобы она все видела. И потом у тебя будет не меньше трех часов для забора. Как у вас это называется — «взять на бьющемся». Мозг мой будет участвовать в успехе. Только так он гарантирован. Извини, что по-дилетантски вмешался.

Все видел на свете Ираклий Мегрелия. Все знал. Он не знал только, что такое может быть. Что он увидит, как его студенческий друг на его глазах вытащит скальпель и сделает точно рассчитанный разрез вдоль шеи. Что он, врач с таким стажем, не сможет шевельнуться, что будет смотреть, как загипнотизированный, на этот стопроцентно смертельный поток крови, который затопит белую рубашку, который затопит на минуты белый свет… Ираклий не бросился к Алексею, который умудрялся стоять на своих сильных ногах, он выполнил его приказ, как приказ командира на поле боя. Он открыл дверь и позвал секретаршу. Она увидела еще стоящего Алексея, скальпель в его руке, кровь… Только после этого Алексей упал.

Ася получила странную эсэмэс от Алексея. «Я счастлив». И все. Она пыталась перезвонить, ничего не получилось. И тут позвонил Ираклий Мегрелия. Так она обо всем узнала.

Они потом прошли все муки проверок, следствия и скандала в прессе. Их в чем только не подозревали, проверяли все документы на предмет фальсификаций, вызывали Жанну, нотариуса из Анапы. На всякий случай возбудили дело. Кардиохирург вынужден был поставить себе кардиостимулятор. Живое сердце с этим кошмаром не справлялось. Но это все было потом. И потому они со всем справились. Потому что справился Леня. Он принял в дар сильное и любящее сердце защитника.

Когда это стало очевидным, Жанна в черном платочке плакала от горя и счастья в коридоре клиники.

— У меня нет теперь никого роднее, чем этот мальчик. Ты меня понимаешь, Ася?

— Боже мой, Жанна…

Ася целовала ее руки и чувствовала, что у нее сердце не разрывается по одной причине. Ему есть для чего жить.

Яна так удивилась, прочитав с утра в Интернете о штормовом предупреждении. На небе ни облачка. Солнце с утра сразу откровенно и бесстыдно посмотрело ей в глаза. А она не могла поднять ресницы, она берегла теплую и страстную ночь. Яна боялась, что она растает, как сон.

Но теплая и страстная ночь коснулась горячими губами ее щеки, обнаженной груди. Она тоже хотела, чтобы Яна продолжала спать, и гасить сном томление, и ждать. Его…

Ночь принимала душ, чистила зубы, брилась. Ночь пила кофе, одевалась. И склонилась над Яной уже вполне себе реальным мужчиной. Ее мужчиной, на которого она сейчас не посмотрит ни за что на свете. Сожмет еще крепче веки, до лучиков в их темноте и тайне, расцарапает ногтями свое гладкое и уже загорелое бедро под простыней. Пусть он не знает, что она все равно будет томиться, что она все равно будет ждать, как бы тихо и ласково он ни старался ее не разбудить. Он ее уже разбудил, вот в чем проблема. Как-то сразу и, видимо, навеки. Ее распрекрасный, самый желанный, такой упрямый, злой и вредный Максим. Который так ее любит, что даже ее заразил этой любовью. Она, небрежная ко всему в жизни и по жизни, стала читать всю эту противоречивую ерунду: что женщине полезно есть, как ей полезно гулять и спать, какие в моде тряпки, прически и так далее без конца. И даже старалась следовать. Ради него. Хотя прекрасно знала, что если ее кто-то столкнет в болото, потом изваляет в перьях и навозе, выдерет ее пепельные от природы локоны, Макс этого не то что не заметит — ему это будет мило и желанно. И он сначала подарит ей любовь и страсть, потом они будут ее отмывать.

«Вот свезло так свезло», — подумала Яна, как Шариков, вставший на задние ноги и посмотревший на свет глазами человека, и вышла на балкон. Там, что называется, ничего не предвещало. Солнце заглядывало в глаза так же откровенно и уже куда-то манило, завлекало. Яна решила прогуляться перед завтраком, следуя совету кого-то очень умного. Или не очень, не суть. Потом поймет. Задумалась, что надеть. Это тоже результат обожания Максима. Пока он не открыл ей, какая она для него ценность, она никакой для себя ценностью не являлась. И не то что выбирать наряд для обычной прогулки не стала бы. Она бы, наоборот, взяла то, что уже заношено практически до дыр, потому что ей так удобно и привычно. И потому что она очень застенчива и робка по природе, больше всего не любит выделяться. Если она идет по улице в туфлях на каблуках, красивом платье, с пышными и победными волосами, а ей навстречу попадается бабушка в страшных растоптанных туфлях, которые помнят ее молодость, — Яне плохо и холодно. Свои туфли натирают, платье цепляет и тянет, как грубая кофта старухи, волосы лезут в глаза. И Яна тоже плетется, как к могиле.

Но раз ее жизнь так изменилась… Яна даже рассмеялась счастливо. Она что-то выберет. Она всем улыбнется. Вдруг кому-то станет легче и светлее. Тут-то она и заглянула в прогноз погоды на сегодня, прочитала насчет штормового предупреждения, еще раз бросила взгляд на безоблачное небо за окном и произнесла свое любимое, из Интернета: «Вы Фсе врети».

Она постояла под горячим и холодным душем, уложила рукой еще влажные волосы, они послушно легли волнами. Надела маленькие трусики, скользнула в шелковое облегающее темно-синее короткое платье. И отправилась гулять, повесив через плечо сумку с телефоном и кошельком.

Все было отлично. Как Яна хотела. День был ярким и безоблачным, он обнимал ее везде: трепал легкие волосы, ласкал голые ноги и живот под платьем. Тихо шептал о том, что было ночью. И тогда по телу, как по воде от ветерка, поднималась рябь томления. Люди ей улыбались. Дети ей что-то щебетали, как птички. Птички пели песни детскими голосами. Яна подняла голову к небу, чтобы улыбнуться потерпевшему поражение бреду о штормовом предупреждении. День ведь не собирался ее подводить. Но она увидела одно темнеющее на глазах облако, потом другое, потом поймала губами крупную каплю дождя. А через несколько минут уже бежала к дому в прилипшем мокром платье с прядями тонущих волос. Вот и шторм. Такую погоду приятно наблюдать из окна, когда она согреется, закутается в теплый плед и будет пить горячий кофе. Яна даже перестанет мучиться от того, что до вечера его нужно ждать, желать, укрощать свое развратное тело.

Яна была уже у входной двери в подъезд, когда услышала свое имя. Подняла голову. На балконе третьего этажа стояла Рая… Темноглазая, милая, хлопотливая и взваливающая на себя груз неподъемных хлопот мать-одиночка такой же милой и темноглазой девочки Влады. Рая была такой еще, наверное, год назад. И никто не знал, что в ней зреет уже неоперабельный рак. Когда она исчезала на время, младшеклассница самостоятельная Влада говорила, что мама лечится в санатории.