Прежде депутат встречался по этому поводу с П. А. Столыпиным. И в дальнейшем, весной 1912 года, эта тема не будет закрыта. Клюжев продолжал вести переговоры о политехникуме с Кривошеиным и его товарищем П. Н. Игнатьевым. Об этом были все его мысли. И в первый же день работы Четвертой Думы он не тратил время зря. Клюжев подошел к министру торговли и промышленности С. И. Тимашеву в очередной раз поговорить о Политехническом институте. Затем обсудил с товарищем министра народного просвещения М. А. Таубе вопрос об организации женского педагогического института.

На посещение ведомственных канцелярий уходило много часов. Член фракции прогрессистов А. П. Мельгунов 1 мая 1913 года писал графу П. П. Толстому, что большую часть своего времени он проводил в министерствах, где добивался решений, необходимых для Уфимского земства. Клюжев шел в Министерство народного просвещения с грудой справок и ходатайств. Ему нужно было зайти во все департаменты и их отделы. Везде его знали и встречали очень любезно, были готовы во всем помочь. Директора департаментов доверительно общались с депутатом, рассказывали ему новости, жаловались на руководство ведомства. Клюжев ложился спать в 4 утра, вставал в 10. Целый день проводил в Думе или в разъездах, и лишь ночью у него оставалось время на законотворческую деятельность.

Эти сцены из думской жизни предвоенной России вроде бы складываются в благостную картину тесного взаимодействия различных политических сил, будто бы враждебных друг другу. Такому сотрудничеству существует множество доказательств. Однако взаимодействие не исключает конфликтов, а развитие – кризисов.

***

Совместная работа депутатов и бюрократов не была описана на политическом языке того времени. Стороны стеснялись компромиссов, боялись того, что об их сотрудничестве узнает избиратель, читатель газет и журналов, однопартиец, склонный строго придерживаться программной догмы. Иными словами, политические практики, бытовавшие в России накануне Первой мировой войны, радикально расходились с политическим языком того времени. Другая проблема была, пожалуй, важнее. Центром политической системы оставался император. Его полномочия заметно изменились после 1905 года. Иной стала степень его участия в оперативном управлении страной. Однако это не отменяет того обстоятельства, что царь представлял ключевой политической институт Российской империи, обладавший наивысшей легитимностью в государстве. У императора было достаточно инструментов влиять на ход дел. Он определял кадровую политику. В роковые часы политических кризисов его слово меняло расклад сил в стране. Так было и в 1909 году при утверждении штатов Морского генерального штаба, и в 1911 году при проведении закона о земстве в Западном крае. Его решения «выскакивали» «словно черт из табакерки», нарушая уже привычный законотворческий ритм. Подобные решительные действия государя практически всегда провоцировали кризис. При этом Николай II противопоставлял себя отнюдь не только Думе, но всему политическому классу, который включал в себя и высшую бюрократию.

Частью формировавшегося политического класса император так и не стал. Он не был в полной мере включен в машинерию законотворческого взаимодействия. Государь наблюдал ее как будто со стороны, не чувствуя никакой симпатии к нарождавшейся практике. Это тот раскол элит, о котором обычно говорят в связи с проблематикой революции. Едва ли стоит грешить телеологизмом. Такого рода проблемы не делали революцию неизбежной, но создавали для нее предпосылки, обстоятельства риска, который в итоге оказался неприемлемым в условиях Первой мировой войны.

ИТОГИ

Короткий период российской истории – с 1906 по 1914 год – совершенно особый. Он заметно отличается от того, что было до Первой революции. Он предваряет время «великих потрясений», первое из которых – начало войны. Это не довесок к прошлому, не прелюдия к будущему. Это годы, когда начала складываться та Россия, которая в итоге не состоялась. Дело не в экономических или демографических показателях (хотя, разумеется, и они очень важны). Интереснее то, что в эти годы формировалась новая манера поведения в самых разных сферах жизни. Крестьянин накапливал деньги на сберегательных книжках и участвовал в кооперативном движении. Регулярно собирались многолюдные общероссийские общественные съезды представителей разных профессий, корпораций, религиозных групп. Тогда же в России появлялась публичная политика в полном смысле этого слова. Чиновникам, общественным деятелям приходилось приноравливаться к новым правилам игры. Для одних было мучительно трудным встать на трибуну и убеждать, а не приказывать. Другим было непросто осознать себя частью законодательной машины, а не участниками митинга в стенах государственного учреждения.

Политическая система поздней Российской империи складывалась быстро, но не в один день. Она пережила много встрясок, кризисов. Один из них в итоге оказался для нее роковым. Более того, политическая система отстраивалась, но ее так и не построили. Говоря о предвоенной России, историку приходится говорить не о результатах процесса (он не был завершен), а о тенденциях. Это позволяет обрисовать контуры воздвигаемого здания. Законотворческая деятельность того времени подразумевала вовлечение в политику экспертов, групп интересов, лоббистских объединений, представителей общественных съездов. Это определяло жизнь депутатов. К этому должны были привыкнуть высокопоставленные чиновники. Ничего подобного нельзя было найти в Основных государственных законах. Речь идет не о букве, а о духе.

Формировавшаяся политическая система подразумевала и новую роль партий. Им меняться было намного сложнее, чем отдельно взятым общественным или политическим деятелям. Партии создавались в условиях революции – для реализации ее идеалов или для борьбы с ее эксцессами и последствиями. Не случайно абсолютное большинство из них можно охарактеризовать либо как революционные, либо как контрреволюционные. После 1906–1907 годов сменились повестка, лозунги, настроения. «Союзу 17 октября» было проще, чем многим остальным. Слишком «рыхлым» было это образование, а значит, довольно пластичным.

И все-таки сила октябристов была не только в этом. На начальном этапе своего существования они, может быть, случайно совпали с правительственным курсом П. А. Столыпина в первые годы его деятельности на посту председателя Совета министров. «Союз 17 октября» предложил путь выхода из революции посредством коренных институциональных реформ. Этой дорогой шло и правительство. Октябристы были готовы подставить плечо. Они воспринимали себя как равноправного партнера исполнительной власти. Для этого было много предпосылок. Важнейшая из них заключалась в том, что наиболее активные члены «Союза 17 октября» и представители высшей бюрократии, в сущности, составляли один круг. Это были родственники и знакомые, однокурсники и сослуживцы. Им было легко найти общий язык. Из этих кирпичиков складывался политический класс, обеспечивший зарождение принципиально новой реальности.

Однако жизнь писала эту картину не в розовых тонах. Законы утверждались в Петербурге, но жизнь столицей не ограничивалась. Речь идет о сложной системе, в которой находилось место положениям чрезвычайной и усиленной охраны, где не была достроена административная вертикаль, где отсутствовало единое