пришел корабль. Я поднялся на борт. С палубы я наблюдал, как остров уменьшается и исчезает. Говорили, что я потерял сознание и меня отнесли на койку, где я проспал несколько дней. Я никогда не забывал об этой девушке. — Гоббо вцепился в подлокотники. — Мне потребовалось некоторое время, чтобы восстановиться физически. Потом я много лет ходил под парусом. Я боялся земли. На суше легче оступиться, чем в океане, поверь мне. Время проблемой не было, пока однажды я не почувствовал себя слишком старым, чтобы продолжать плавать. Сюда меня привела случайность, а также река. Здесь или в другом месте, где оставаться — значения не имело. Никто меня не знал. Я мог бы рассказывать разные варианты своей жизни, сидеть в этом доме, погрузиться в воспоминания, лгать, тоже в своем роде ходить под парусом, врать в глаза всем тем наивным людям, которые считают меня авантюристом и даже героем... Лгать другим легко, себе — невозможно. Всегда есть та девушка, как звезда в небе, до которой я никогда не дотянусь, та, которая должна была вести меня и которая меня потеряла... и которую потерял я. — Гоббо снова замолчал. Он искал камешек в центре беспорядка, камешек в форме рыбы, свет которого годами обжигал его мозг, свет, что он тщетно пытался потушить.

— Почему ты рассказываешь мне все это именно сегодня? — спросил Мартин после долгого молчания.

Гоббо не слышал вопроса.

— И знаешь, что сводит меня с ума после всех этих лет? Я больше не могу произнести ее имя. Иногда я чувствую, что вот оно, на языке вертится, но ничего не выходит. Я помню милые ямочки у нее на щеках, когда она смеялась, помню ее походку, все ее движения, она не осознавала, как хороша, но я не могу произнести ее имя, чтобы почувствовать себя лучше. Не было никого свободнее ее, и у нее украли эту свободу, свободу, в которую я хотел проскользнуть, никого не огорчая, не оскорбляя ее красоты... нет ничего прекраснее, думаю, чем желать этого, и мне это ничего не стоило. — Гоббо подчеркнул слово «ничего». Через несколько секунд он поднял голову. Синяки у него под глазами были похожи на кору древнего дерева. — Твоя дочь похожа на ту девушку, — добавил он.

Прошло несколько секунд. Мартин почувствовал, как что-то жжет его изнутри.

— Почему ты заговорил о моей дочери? — сухо спросил он.

— Прошлой ночью... — Моряк сделал паузу. Нервная улыбка появилась на его лице, заставив темные круги под глазами исчезнуть, затем исчезла и сама улыбка. — Не волнуйся, я все сделал правильно.

— Господи, да что ты делал прошлой ночью и какое отношение к этому имеет моя дочь?

— Дабл хотел ее осквернить... Теперь она в безопасности.

— Что значит «в безопасности»?

Гоббо указал на нож на столе.

— Я тебе не верю.

Моряк не ответил. Улыбка вновь на мгновение появилась у него на губах, как легкая рябь от порыва ветра на поверхности пруда.

— Если это правда, об этом бы говорили во всем городе.

— Верно, они уже должны были найти его тело.

— Видно, ты все выдумываешь, из-за алкоголя наверное, ты надрался вчера.

Лампочка под потолком зашипела. Мартин видел, как по лицу Гоббо пробежала тень. Моряк смотрел ему прямо в глаза.

— Обещай мне, что с этого момента ты будешь заботиться о своей дочери.

— Это мое дело.

Гоббо вскочил на ноги, схватил нож и подошел к Мартину.

— Видишь этот нож? Ни он, ни я не можем вернуться назад. Так что ты будешь делать то, что я скажу, если только я не ошибся в тебе.

Мартин уставился на лезвие в темных пятнах.

— Поклянись!

Мартин поднял голову. В его глазах уже не было недоверия.

— Хорошо, — сказал он, и это слово словно открыло перед ним дверь.

Гоббо положил нож на стол и тяжело опустился в кресло.

— Теперь уходи, — сказал он, указав пальцем на дверь и не снимая рук с подлокотников.

Матье на коленях стоял на берегу. Он уже давно не ходил на реку. Он сплюнул в воду, и слизь поплыла по течению, как торопящаяся куда-то маленькая медуза. Тыльной стороной рукава он вытер губы. У него было ощущение, что что-то не на месте, что есть какой-то диссонанс, как фальшивая нота в симфонии. Он машинально повернулся, посмотрел вверх по течению и увидел странное бревно, застрявшее между двумя камнями. Он встал, чтобы посмотреть, что это. Нахмурился, вцепился в удочки, которые принес с собой. Снова сплюнул, загляделся на сверкающие плевки, но до бревна не дотянулся, это что-то было не большой веткой, даже не стволом, а человеческим телом. В какой-то момент под действием течения блеклый труп развернулся в его сторону, Мартин увидел широко раскрытые от удивления глаза. Рот трупа, казалось, что-то кричал под деликатными тенями, которые отбрасывали ясень, ива и акация. Труп, казалось, был оживлен невидимыми силами, почти танцевал, оставаясь на месте.

Значит, у мертвых есть сила мстить, подумал Матье. Он видел лица Ренуара и Саллеса, появляющиеся поочередно, и молил воду похоронить тело, питаться им в своих глубинах; он взывал к воде, хотя и не знал, кара ли это душ мертвых или его предает река. Он ведь всегда был верным вассалом этой реки. Его желание как будто наконец исполнилось: труп слегка покачнулся, и голова наклонилась в другую сторону. Грива черных волос покачивалась на воде. По спине Матье пробежал холодок, но сердце было горячо, и холод и жар не смогли смешаться в бледном сиянии заходящего солнца, заливавшем реку, которая в этот момент была похожа на пустой стол в морге.

Никто не помнит имени человека, который вытаскивал большинство мужчин долины на берег реки. Новость распространилась, как порыв ветра. Люди столпились на обоих берегах, далеко вниз по течению в Гур Нуар, их взгляды были прикованы к месту, где скалы, казалось, рассыпались под ударами воды, где тело, которое по размерам было как два обычных, но стало в смерти одним целым, зацепилось за тонкую ветку между двумя валунами. Как обломок корабля после сильного шторма. Жалкие руки тщетно искали, за что бы ухватиться, а ноги болтались в воде, как два влюбленных угря. Иногда, под ударами более сильной волны, ветка поднималась на несколько сантиметров, тело тоже поднималось, и