ничего не понимает в небе, не испортил то, что было сделано с таким трудом.

— Ты… — неожиданно Стерва все поняла. — Ты ведь изначально задумывал что-то подобное. Сделать дело, но нарушить приказ. Получить высылку из столицы, естественно, обратно в Севастополь. И какое-то время после такого ты мог бы не беспокоиться о покровителях. Только это уж слишком не похоже на тебя. Скорее… Это интрига светлейшего князя?

— Да, — я не стал отнекиваться. — Когда я пришел за советом, Меншиков предложил несколько вариантов. Просить в шефы самого царя, искать покровительства у Александры Федоровны или же… Вариант с почетным наказанием.

— Ты не получишь деньги.

— Они у меня есть.

— Ты не получишь заказы.

— Интересно, у кого еще императорская армия сможет заказать летающие аппараты?

— Ты… просто несносен.

— Спасибо.

— Ты… раздражаешь.

— Это помогает мне меньше общаться с людьми. Знаешь ли, я интроверт.

— Ты… — Стерва хотела сказать что-то еще, но взяла себя в руки. — Удачи… Удачи в твоем налете и в том, что будет, когда ты вернешься! Не знаю, какая битва окажется страшнее, но… Можешь умереть, но не смей проигрывать.

И она развернулась, запрыгнула обратно в свои сани и уехала, так больше ни слова и не сказав. А я стоял, глядел ей в след, а в голове крутилось вечное… С щитом или на щите. Живым или мертвым — неважно, главное, сохранить честь.

* * *

Мы выдвинулись в 16:00. Построили двадцать одну аэролодку, провели тесты всех систем и экипажей, и три машины разом выбыли из строя. Все ведь проверяли заранее, но спешная сборка не могла не сказаться. К счастью, восемнадцати кораблей все равно было достаточно для выполнения задуманного.

— Построить «Волков» в линию! — я командовал, а капитан Иванов, все-таки сдавший экзамен по связи, дублировал мои слова с помощью фонарика. Иначе сквозь рев вентиляторов никто бы ничего не услышал.

— А почему «Волков»? — тихо уточнил Лесовский, который пропустил момент, когда я придумал название для аэролодок.

— Видел, как волки бегают? — я на мгновение отвлекся. — Впрочем, еще увидишь… Уже скоро!

Лейтенант кивнул и с нетерпением прищурился, а я, убедившись, что все аэролодки заняли свои места, начал отдавать новые команды. Включить фонари, передние и задние, запомнить свое место в строю, убедиться, что соседи все сделали… Каждому из командующих «Волками» все это, конечно, было донесено заранее, но пусть мы сейчас лишний раз повторим, чем кто-то что-то забудет или не доложит о неисправности.

А народ-то может! Вон с какой обидой смотрят на нас экипажи выбывших аэролодок.

— Малый ход! — я медленно двинулся вперед, разгоняя в стороны снежные вихри.

Сначала на восток — через пару километров мы плавно съехали на лед Невы прямо на виду у выходящих со смены рабочих Стеклянного завода. Недавние крестьяне, случайные горожане, прогуливающиеся по уже начавшим погружаться в сумерки столичным окраинам — все смотрели в нашу сторону. Кто-то с первобытным ужасом, кто-то с восторгом следил за развевающимися андреевскими стягами.

— Замедлить ход! — по команде все машины сбросили обороты до минимума, чтобы вентиляторы шумели потише.

А потом в дело включились приглашенные Лесовским музыканты. А то после разговора со Стервой я подумал, что одного доброго дела и фотографий может оказаться недостаточно, и решил заняться своей репутацией. Для этого на каждого «Волка» дополнительно посадили по барабанщику и трубачу — я выбрал тех, кто должен был справиться со своим делом хоть под грохот вражеских пушек, хоть под рев паровых моторов.

— Музыка!

Новая команда, и над Невой грянул заранее напетый и легко подхваченный местными марш. Любит их сейчас Николай, так пусть получит «Прощание славянки» за шестьдесят лет до Первой Мировой.

— Запевай!

Еще одна команда, и над замершей рекой полетели всплывшие в памяти слова.

…Но грозный час борьбы настал,

Коварный враг на нас напал.

И каждому, кто Руси сын,

На бой с врагом лишь путь один.

Много было версий этого марша, много разных слов. До революции, после, в середине двадцатого века — я вот вспомнил именно эти, что-то добавил от себя. И народ, неизбалованный зрелищами механизированных колонн, проникся. На втором круге в пение включились и зрители, кажется, кто-то даже плакал…

Мы исполнили марш еще четыре раза — три, когда на берегах оказывалось много людей. И последний — на стрелке Васильевского острова, практически под окнами Зимнего дворца. Даже интересно, как это выглядело со стороны… Впрочем, обо всем узнаю в свое время, а теперь надо было сосредоточиться на главном.

Дождавшись, пока царский дворец скроется из виду, я скомандовал остановку. Музыканты бодро спрыгнули на лед, довольные и жалованьем за игру, и необычной поездкой. Ну, а мы уже без лишнего груза перешли сначала на средний ход, а потом и на полный, удаляясь вглубь Финского залива.

* * *

Николай, как обычно, работал до позднего вечера. Война требовала всего его внимания, как внутри страны, так и за ее пределами. Особенно теперь, когда он осознал, что, возможно, не все учел и не все предусмотрел… Время от времени мысли перепрыгивали на молодого капитана, который так повеселил его две недели назад. Тогда он дал слово, что подготовит отряд для морской атаки по зимнему скованному льдом морю.

Идея казалась невероятной, но капитан пришел не с пустыми словами, у него были чертежи, и Николай, как инженер, увидел в них смысл. Поэтому он разрешил себе поверить и поэтому же не стал спешить, когда на новенького посыпались жалобы. Причем каждая новая была серьезнее предыдущей. Неуважение к церкви, сокрытие тайны от Отечества… А Константин сегодня так и вовсе высказал предположение, что Щербачев специально хочет запутать их, увести ресурсы от действительно важных направлений и изобретений. Предательство… Обычно, едва услышав о его возможности, Николай сразу начинал действовать. Как тогда, в декабре 1825-го…

Но не в этот раз. Капитан, словно подозревая возможные обвинения, почти