– Ты куда едешь-то?

– Да к барону Данлопу, ваша милость. Он, вишь, кожи для кожевни скупает. Ну, а мы, ежели, значит, скотина какая поляжет, то шкуру завсегда ему везём. А чё? И недалече, значит, и навар какой-никакой. А коровёнке-то, ей, поди всё равно, куда её кожа, значитца, девается. Ну, вот мы и…

– Ясно. А звать как?

– Серенгей. Коровин Серенгей, значитца. Вольный крестьянин.

Я оглядел телегу. Навалена она была с неплохой горкой, вознице для сидения осталось сантиметров тридцать.

– А сам откуда, Серенгей?

– Дык мы почаевские. С села Почай, значитца. Нешто не слыхали? А ить тута, поди, вёрст десять всего, как наш Почай. Мы, значитца, не баронские, село, чай, вольное. Потому и шкуру не в оброк отдаём, а, значитца, как положено, за живую денежку.

Последние слова крестьянин произнёс с довольной и гордой улыбкой. Я ещё раз оглядел телегу.

– Я гляжу, у вас по селу мор прошёл? Полегла скотина?

– Да не приведи богиня, ваша милость! – крестьянин сделал интересный знак – провёл ладонью вертикальную линию, будто деля своё тело пополам. – Вы пошто же нам такого горя желаете? Нешто обидел я вас чем?

– Никакого горя. Просто гляжу, шкура-то у тебя не одна. Десятка три их тут навалено. И все свежие, не продубились.

– Дык наши то, наши! Не извольте сумлеваться. Чай, не первый год барону кожи поставляем. Поди, вся дружина баронская в нашем, значитца, доспехе щеголяет. Это уж как день светел.

Он помолчал минуту, залез пятернёй под войлочную шапку, со скрипом почесал маковку и спросил:

– А вы, поди, тоже, значитца, к барону-то? Он небось и радый будет, что я его гостю пособил, не позволил, значитца, ноги благородные бить. А то ить, графские, чай, вояки, всех бьют, ни на кого не смотрят. И как вы только от них своими ногами-то ушли? Небось, ваша милость, мечник вы добрый? А что коня не уберегли, так-то бывает. Я тогда на что? Довезу в лучшем виде, не извольте сумлеваться. А барон, глядишь, мне и благодарность какую выдаст.

– Далеко твой барон?

– Не извольте беспокоиться, ваша милость. Сейчас. Значитца, через пару вёрст трактир будет. Рваный кнут называется. Дык мы его того, проедем, а там ещё три версты и уже баронская земля. И даже замок видать, и Тирлим там же. Всё тута рядышком.

Крестьянин усиленно заговаривал мне зубы. Это чувствовалось в каждой фразе. Я прикрыл глаза и нырнул сознанием в белую мглу внутри себя. Состояние сродни медитации. Сафронил называл это подключением к информационному полю мира. Получаться у меня стало всего неделю назад. Я тогда смог увидеть другими глазами все события, что показывала мне Рида.

А сейчас я искал в поле образ того, кто сидел рядом и старательно заливал мне уши. Наконец внутренним взором я увидел портрет того самого крестьянина. Серенгей Коровин, тридцати двух лет. Портрет был похож на старую чёрно-белую фотографию в простой деревянной рамке. Я потянулся к нему. Сидит Коровин рядом, время на концентрацию есть, глядишь, и получится.

Вот оно что! Он банально боится, чтобы я не догадался, откуда шкуры. Оказывается, с мымгырами торговать запрещено. Степняки считаются здесь чуть ли не врагами. Иногда они совершают набеги на сёла, а то и на города. А вот в Почае жители приспособились скупать у них за бесценок шкуры падшего скота. Дубят и продают барону в кожевню. Оттого и держатся до сих пор вольными, принадлежащими только королю. И боится он не зря, потому что, если королевская канцелярия в городе Тирлиме узнает о сделке с кочевниками, весь их малый бизнес накроется медной короной.

Вышел из транса.

– …Вот повернём, а он и туточки как раз. А значит, недалеко уже и до баронства.

Между деревьями мелькнул крепкий забор из плотно пригнанных брёвен.

– От ить он, трактир-то. Скоро уже, ваша милость. Немного осталось.

Я, ни слова не говоря, соскочил с телеги и направился к крепким высоким воротам. Серенгей, увидев мой манёвр, даже не придержал лошадь. Кажется, она, наоборот, пошла только быстрее. Ну и правильно. Пусть едет спокойно.

Трактир выглядел непривычно. До этого я никогда не посещал подобные заведения. Стены, пол, потолок, всё было деревянным, из-за чего помещение неуловимо напоминало парилку. Выпадали из образа только разномастные столы. Некоторые на четверых, с табуретками по сторонам, а какие-то и вовсе безразмерные с лавочками для сидения. Прямо по курсу обнаружилась тяжёлая барная стойка с вмонтированным в неё неподвижным до монументальности барменом, а в левую стену уходила крутая и узкая лестница.

Заняты были шесть столов из десяти. За двумя сидела явно одна большая компания в графских цветах, три длинных других были заняты, похоже, караванщиками, во всяком случае, пять крытых возов во дворе вряд ли выставлены хозяином на продажу. А эта дюжина очень похожа на двух купцов и десяток охранников в моём понимании. И та и другая компании сидели тихо, говорили негромко. Но если от стола караванщиков слышался только мерный гул спокойного разговора, иногда прерываемый стуком посуды, то графские люди время от времени всё-таки срывались на повышенные тона. Остальные посетители вписывались в интерьер настолько органично, что казалось, их разместили здесь ещё на стадии сдачи объекта в эксплуатацию.

Я высмотрел свободный стол и опустился на массивную табуретку. Тут же перед моими глазами материализовалась лопоухая полная девчонка лет восемнадцати в полосатом платье и условно белом переднике. Волосы всклокочены, кое-где в них застряла солома. И платье, и передник официантки были покрыты разноцветными пятнами.

– Чего изволите?

Её улыбка была абсолютно общепитовской и к эмоциям не имела никакого отношения. Подозреваю, что в конце смены она её снимает и хранит в шкафчике вместе со спецфартуком. И неудивительно. Я пришёл пешком, в пыльной одежде, ни чемоданов с дорогими шмотками, ни свиты. Чего такому улыбаться?

Я достал из кошелька на поясе серебряный Герб и положил на стол.

– Жаркое, пиво и комнату.

– Здесь только на пиво хватит, – пробурчала девчонка сквозь зубы.

– Ты не поняла. Это за скорость.

Видимо, заплатил за скорость я хорошо, потому что не успел даже заметить, как монета исчезла со стола.

– Сейчас всё будет, господин, – и девчонка, задорно крутнувшись на пятке, умчалась на кухню.

Я откинулся на стену и ещё раз осмотрел зал. На этот раз глядел лениво, ведя по кругу одними глазами, но зато в обоих диапазонах. Тут же заметил у караванщиков пару вспышек зелёного цвета, не иначе, амулеты какие-нибудь. Компания в графских одеждах время от времени вспыхивала агрессией, но не наружу, а внутрь группы.

Интересно, ещё год назад я, увидев подобное, тут же поспешил бы ретироваться из опасной забегаловки. Да что там говорить, совсем недавно я был готов лишиться машины, лишь бы не попасть под горячую руку хулиганам. А сейчас спокойно их рассматриваю, отмечая то и дело волны внимания в мою сторону.