подлинного марксизма, сделали дискуссию в языкознании бессмысленной. Поэтому уже в следующем «дискуссионном» вкладыше «Правды», опубликованном 27 июня 1950 г., были напечатаны всего две откровенно антимарровские статьи профессора Т.П. Ломтева «Боевая программа построения марксистского языкознания» и профессора Г.С. Ахвледиани «За ленинско-сталинский путь развития советского языковедения».

Наконец, 4 июля 1950 г. «Правда» опубликовала сразу больше десяти различных статей, в том числе и новую сталинскую статью «К некоторым вопросам языкознания», в которой вождь в традиционной форме ответил на вопросы «товарища Е. Крашенинниковой», где опять заявил о том, что «причиной застоя в советском языкознании является не „формализм“, а аракчеевский режим и теоретические прорехи в языкознании». Этот «аракчеевский режим» и «неразбериху» в языкознании создали Н.Я. Марр и его ближайшие соратники и ученики, и, чтобы не было застоя в советской лингвистике, «надо ликвидировать и то и другое».

Естественно, в том же номере газеты «Правда» были опубликованы и три покаянных письма от раскаявшихся марристов — И.И. Мещанинова, Н.С. Чемоданова и Н.Ф. Яковлева — и восторженные панегирики вождю в исполнении В.В. Виноградова («Программа марксистского языкознания»), С.П. Толстова («Пример творческого марксизма»), С.П. Обнорского («За творческий путь в советской науке»), В.Ф. Шишмарёва («За науку, достойную нашей эпохи»), Г.В. Церетели («Путь к расцвету»), А.С. Гарибяна («Вдохновляющий труд») и других лингвистов.

Чуть позже аналогичные статьи были опубликованы в только что учреждённом академическом журнале «Вопросы языкознания», где сразу отметились главный учёный секретарь Академии наук СССР академик А.В. Топчиев («И.В. Сталин о проблемах языкознания и задачи Академии наук СССР»), его главный редактор и новый глава советских лингвистов академик В.В. Виноградов («Гениальная программа марксистского языкознания»), академик В.П. Волгин («Крупнейшее событие современной науки») и другие научные авторитеты, в том числе академики-философы А.М. Деборин и Г.Ф. Александров.

Наконец, 2 августа 1950 г., уже после завершения языковедческой дискуссии, «Правда» опубликовала сталинские «Ответы товарищам» Г.В. Санжееву, Д.И. Белкину, С.Ш. Фуреру и А.А. Холопову, которые вкупе с двумя предыдущими статьями и ответом Е.А. Крашенниниковой, вошли в отдельную брошюру «Марксизм и вопросы языкознания», немедленно выпущенную огромным тиражом и, естественно, названную гениальной.

Надо сказать, что в современной историографии существуют две полярные оценки как самой дискуссии, так и роли И.В. Сталина в ней. Большинство учёных (С.И. Романовский, В.М. Алпатов, С.Б. Бернштейн[249]) при всём крайне негативном отношении к вождю утверждают, что главная заслуга И.В. Сталина состояла как раз в том, что он не только низверг, казалось, незыблемый культ академика Н.Я. Марра и его лжеучения, но и положил конец заигрыванию языковедов с марксизмом и «дозволил» советским лингвистам заниматься традиционным сравнительно-историческим языкознанием. Их же оппоненты и адепты марризма (Б.С. Илизаров[250]) при абсолютно таком же негативном отношении к вождю уверяют, что разгром марризма — одного из самых гениальных достижений советской лингвистики — стал ещё одним преступным деянием кровавого тирана.

г) Дискуссия по проблемам политэкономии

Как утверждают ряд историков (В.В. Журавлёв, Л.Н. Лазарева[251]), на первых порах после своего прихода к власти значительная часть партийных идеологов была твёрдо убеждена в том, что с гибелью буржуазных отношений умрёт и политическая экономия, поскольку исчезнет сам предмет этой научной дисциплины, то есть изучение объективных экономических процессов, характерных для буржуазного общества, поскольку при социализме «на место закономерностей стихийной жизни придёт закономерность сознательных действий коллектива».

Однако уже в январе 1925 г. в Коммунистической академии развернулась жаркая дискуссия о предмете политической экономии, в ходе которой ряд крупных партийных теоретиков, в том числе А.А. Богданов, М.Н. Покровский и И.И. Скворцов-Степанов, поддержали новый тезис о существовании политической экономии «в широком смысле слова», предметом которой является изучение экономических законов, общих для всех способов производства. Но несмотря на это обстоятельство, в тогдашнем научном сообществе победила точка зрения на политическую экономию как науку, изучающую исключительно «капиталистическо-товарное хозяйство».

Затем в 1929 г. Институт Маркса-Энгельса-Ленина при ЦК ВКП(б) впервые опубликовал замечания В.И. Ленина на известную работу Н.И. Бухарина «Экономика переходного периода» (1920), где вождь мирового пролетариата критически оценил ряд положений этой работы, в том числе бухаринские пассажи о том, что «конец капиталистическо-товарного общества будет концом самой политической экономии» и что «политическая экономия изучает исключительно товарное производство». Это обстоятельство вынудило многих советских экономистов вернуться к переосмыслению результатов прошедшей дискуссии, что, естественно, породило очередной горячий диспут, который прошёл на страницах партийной печати в начале 1930-х гг.

Так, саратовский экономист Г.И. Дементьев в своей статье «Всеобщая политическая экономия», опубликованной в теоретическом журнале «Проблемы марксизма» в феврале 1931 г., выступив с критикой основных аргументов как богдановцев, так и их оппонентов, заявил, что раз при социализме экономические законы устанавливает само государство, то «сама логика развития науки и жизни требует создания всеобщей политической экономии». Эту позицию не только поддержал, но и «творчески» развил его молодой московский коллега Николай Алексеевич Вознесенский, который впервые и ввёл в научный оборот само понятие «политическая экономия социализма». В своей статье «К вопросу об экономике социализма», опубликованной в главном партийном журнале «Большевик» в том же 1931 г., он прямо заявил, что: 1) партия большевиков не просто может, а обязана создать «политическую экономию социализма», подобно тому так Адам Смит и Давид Рикардо создали «политэкономию капитализма», которую высоко ценил сам К. Маркс; 2) что главным предметом «политической экономии социализма» должно стать «материальное производство, то есть производственные отношения социализма», а также изучение экономической политики советского правительства, поскольку «на смену законам товарно-капиталистического общества пришли новые законы, осознанные и сознательно формулируемые государством».

Понятно, что для формирования политэкономии социализма как научной и учебной дисциплины необходимо было чётко очертить весь круг исследовательских проблем, составивших её научное ядро. Однако по инерции в начале 1930-х гг. во всех вузах страны по-прежнему читался курс «Теория советского хозяйства», который довольно примитивно описывал «процесс строительства социализма в СССР». Затем в 1933 г. вместо этой научной дисциплины в учебный план был введён новый курс «Экономическая политика», который, по оценке профессора Б.С. Борилина,[252] ограничивался «рассмотрением нескольких самых общих тем и не давал систематического изложения даже вопросов, связанных с развитием советской экономики», являясь, по сути, традиционным курсом экономической истории. Именно поэтому теоретические проблемы политэкономии социализма вскоре оказались в центре внимания высшего руководства страны и в августе 1936 г. выходит известное Постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке преподавания политической экономии».

Хорошо известно, что вплоть до выхода этого Постановления в центре преподавания и изучения курса политэкономии во всех советских вузах находилась общая теория классического капитализма «эпохи свободной конкуренции», что уже никак не отвечало историческим задачам социалистического строительства в СССР. Поэтому в этом партийном