морали и гуманизма? Меркель извлекала выгоду из новой религии либерального модерна. Наконец-то Берлин снова мог гордиться перед всем миром своей формирующей силой и мог заставить забыть самые черные свои страницы. Германия приобрела законное право учить других демократии, считая саму себя неприкосновенной на основе своих высоких гуманистических стандартов.

Новая ценностная модель нуждалась в идолах. Таковые нашлись среди борцов за свободу из ГДР, которые подвергались там преследованиям и своими демонстрациями способствовали падению стены. Однако новая «религия» нуждалась и в лозунгах, догмах и не в последнюю очередь образах врага. Их проще всего было получить из параллелей: коммунизм равен национал-социализму, Сталин равен Гитлеру. Ведь у обоих на совести геноцид, стало быть, оба должны быть объявлены вне закона. Федеральный президент Иоахим Гаук бахвалился, что он поехал бы в Россию только в том случае, если бы русские продемонстрировали такое же раскаяние за коммунистические преступления, как немцы за бесчинства гитлеровцев.

Ветрову оставалось лишь беспомощно наблюдать, как все немецкие мозговые тресты дружно настраивали свои исследования на предписанный либеральный ценностный канон. Ни одна институция не отваживалась противоречить мейнстриму, ибо исследовательские институты и неправительственные организации все больше финансировались фондами.

Как известно, немецкие фонды относятся к числу наиболее финансово обеспеченных в мире. Что касалось активности в России, при оказании спонсорской помощи эти фонды руководствовались четкой программой: они поощряли исключительно передачу ценностей и оказывали помощь гражданским обществам в недемократических странах. Тем самым они стояли плечом к плечу с манипуляторами общественным мнением. Мозговые центры подчинялись, чтобы получить деньги, – при этом они теряли свою независимость и превращались в подчиненных.

Важнейшими носителями либеральной идеологии ценностей стали СМИ. Принципиальные люди в редакциях вырастали в моральном и психическом плане и вели перманентные атаки против мнимых идеологических отступников. Нестандартно мыслящие люди прятались по своим комнатам, либо их порочили и затыкали им рты. Еретиков хотя и не поджаривали больше на огне, но мучили другим болезненным способом, спуская на них журналистскую свору.

Эльма Брек объявила себя первосвященницей новой «религии ценностей». Она играла в игру своей жизни, стараясь быть как можно ближе к великим мира сего, и мечтала стать министром иностранных дел в коалиционном правительстве с Меркель. Тем отчаяннее убежденная трансатлантичка боролась с немногими выжившими приверженцами мирной восточной политики.

– Ценностный фетишизм самозванных моралистов раскрывает ограниченность, а не многообразие Европы, – посетовал Ветров. Но вскоре и ему стало опасно так говорить.

При этом он прекрасно понимал, почему Кремль так раздраженно реагировал на западную позицию. Все зарубежные неправительственные организации, которые получали финансовую поддержку с родины, заклеймили как «иностранных агентов», московские офисы западных фондов обыскивались. Кремль заявил, что ему нужно защитить себя от революции, развязанной на Западе.

Ветрова мучили кошмары и ужасы перед лицом обрушившегося ледникового периода. С растущим беспокойством он видел, как Россия и Запад вклиниваются в цивилизационную борьбу. Обе стороны больше не искали понимания, они только критиковали друг друга. Шаблоны повторялись снова и снова: когда панк-группа «Пусси Райот» спровоцировала скандал кощунственным зрелищем в храме Христа Спасителя в Москве, она оскорбила традиционные и религиозные чувства многих россиян. Но Запад стилизовал их в мятежных феминисток и постмодернистских героев. Когда пропаганда гомосексуализма стала уголовно наказуема в православной России, Запад, который только что объявил однополые браки величайшим достижением открытого общества, объявил Путина гомофобом номер один.

– Россия ведет войну против либеральной современности! – возмущалась Брек, а Адо сразу стал воинственно размахивать дубиной: – Просвещенная российская молодежь восстанет и выступит против предательства Путиным ценностей свободы. – Представив это, он с радостью потер руки.

Ветров вскоре осознал свое бессилие в таких разговорах. Он больше не видел никакого смысла раскрывать Западу глаза на Россию. Его больше не слушали. А ведь Россию так легко было понять. После распада Советского Союза русских потянуло в хваленую Европу. Они прибыли, выучили и усвоили важные элементы оплота своих устремлений. Вот только в последующие годы Европа семимильными шагами устремилась в постмодерн. Русские больше не признавали новую Европу своей и с тех пор отвергали ее. Отсюда и весь конфликт, полагал Ветров.

Ветров глубоко вздохнул, когда самолет приземлился в новом Донецком аэропорту. События последних нескольких недель, месяцев, да фактически даже последних нескольких лет все больше расстраивали его. Он чувствовал себя бессильным борцом с ветряными мельницами.

Но все же окончательно он, по-видимому, не был вытеснен из игры власть имущих, поскольку был на пути к важной встрече, где ему предстояло выступить с предложениями по разрешению украинского кризиса. В точности он не знал, кто его здесь ждал, приглашение дошло до него по секретному каналу и было сформулировано весьма расплывчато. Впрочем, его едва ли удивляло нечто подобное, он был рад любой возможности быть выслушанным и поделиться своим опытом эксперта. Это были трудные времена.

Черный микроавтобус ждал гостя прямо у взлетно-посадочной полосы и сразу же поехал в центр. Ветров с трудом узнал провинциальный город. Он был словно отполирован, современные офисные здания, гостиницы, кинотеатры, рестораны украшали улицы. Ему показали стадион, казавшийся гигантским на фоне окружающих построек, некий олигарх вовремя завершил строительство к чемпионату Европы по футболу 2012 года. Люди были в хорошем настроении и не подозревали о тех ужасах, которые их скоро настигнут. Киевские события в Донецке еще не ощущались. Перед небоскребом со стеклянным куполом машина, скрипнув тормозами, остановилась. Водитель показал путь наверх.

Ветрову понадобилось время, чтобы проникнуться эффектом футуристического фасада. Он не хотел терять надежду на лучшее будущее и был готов здесь за него бороться. Таким же признаком мирного взаимопонимания были его совместные с Геншером усилия по освобождению Ходорковского. Он с улыбкой вспомнил день этого маленького триумфа.

Двумя месяцами ранее заметно постаревший бывший министр иностранных дел Геншер и Ветров сидели вместе в холле аэропорта общего назначения в Берлине – Шенефельд. Через считаные минуты срочные новости должны были потрясти мировую общественность.

– Надеюсь, наш успех приведет к исправлению образа врага, – вздохнул Геншер. Его закулисная работа принесла свои плоды. Несколько часов тому назад президент Путин принял решение помиловать олигарха Ходорковского, отбывавшего срок в колонии. Несмотря на большое сопротивление, исходившее из своих собственных рядов, потому что спецслужбы хотели сотворить из поверженного олигарха вечный назидательный пример.

Ходорковский действительно приземлился спецрейсом в Шенефельд, лишь через несколько часов эта информация попала на новостную ленту.

Не попав на глаза ни одному папарацци, черный микроавтобус заехал на взлетно-посадочную полосу и исчез с прибывшим пассажиром в мегаполисе. Никем не замеченный, он въехал в подземный гараж Адлона. Поднявшись в номер люкс, бывший олигарх, все еще в