– Однако этому Свирскому удалось вас разговорить? – уточнил Корж.

– Он появился у нас, уже собрав всю необходимую информацию, – неохотно пояснила Ульяна Юрьевна. – Нам оставалось ее только подтвердить. Узнав правду, господин Свирский заявил, что нам полагается вознаграждение. Он еще сформулировал так нелепо: за проявленное благородство и человечность… Четверть века назад! Как это глупо…

– Четверть века назад… – машинально повторил Корж. – То есть Свирского интересовали события двадцатипятилетней давности?

– Если быть точным, – Танкован вытер губы салфеткой и сжал ее в кулаке, – его интересовало одно-единственное событие восемьдесят пятого года…

– Мы неохотно распространяемся об этом, – промямлила Ульяна Юрьевна. – Потому что…

– …потому что в восемьдесят пятом году, – решительно перебил ее Семен Романович, вставая из-за стола, – мы усыновили нашего Максимку, взяв его из городского дома малютки.

Было совсем темно, когда Танкован вышел из метро на станции «Таганская»-кольцевая, свернул налево, проскочил мимо ларьков и афиш и двинулся быстрым шагом по Верхней Радищевской улице. Оставив по правой руке красное кирпичное здание Театра на Таганке и стеклянный, подсвеченный огнями фасад детского клуба, он нырнул в переулок, утыканный мусорными контейнерами и запаркованными на ночь авто. Вечерний воздух был душным и липким. Асфальтовое небо грозило вот-вот прорваться назревшим волдырем и низвергнуть на улицы потоки теплой, застоявшейся воды, отдающей железом и кислыми городскими испарениями.

Максим ежеминутно вытирал платком лицо. Модная рубашка прилипла к телу, а туфли нестерпимо жали. Вдобавок он только сейчас вспомнил, что ничего не ел с самого утра. Чувство голода и тяжелой усталости, отодвинутое было на время волнениями и перипетиями сегодняшнего дня, теперь обрушилось на него сторицей. С коэффициентом три – выражаясь более точным и правильным языком. Ноги гудели и едва слушались, в желудке ворочалась перетягиваемая из одного конца в другой холодная перфолента, а во рту ощущался противный железный вкус, словно он только что сосал ржавые ножницы. Ко всему прочему, в паху нестерпимо жгло и чесалось. После жаркой близости с пышнотелой начальницей у него даже не было возможности подмыться.

Несмотря ни на что, Максим пребывал в приподнятом расположении духа. Он блестяще решил две задачи из трех. Больше того: обе победы обещали обернуться еще и дополнительными выгодами. Сейчас главное – не допустить промашки. Все правильно рассчитать и отмерить. Самовлюбленная блондинка Михеева только на первых порах кажется неприступной башней. На самом деле она сплошь состоит из комплексов и слабостей. Танюша даже сама не заметила, как сдала первые позиции – Танкован живет у нее в квартире! А это, считай, уже – в сердце. В иное время такой удачи пришлось бы дожидаться месяцами. Состоятельная барышня не успеет оглянуться, как окажется пленницей пошлой иллюзии под названием любовь. И тогда она превратится в безвольную куклу, в послушную марионетку, в глупую фарфоровую статуэтку гейши, подобную тем, что украшают ее жилище. Иметь богатую, уважаемую всеми любовницу, которая к тому же еще и успешный юрист, – от такой перспективы дух захватывает! Это вам не глупышка-студентка, у которой не только в голове, но даже в холодильнике ничего нет. Кстати, сейчас предстоит исследовать холодильник Михеевой – жрать охота до дурноты!

Что касается Лиснянской – дебелая старушка уже у него в кармане. Путь к блестящей карьере не только не оборвался, а наоборот, забрезжил впереди новыми рассветными тропами. Завтра предстоит закрепить успех – нанести решающий удар. Анна Ильинична, наверное, и не вспомнит, когда последний раз оказывалась в таких дурах.

Остается одна проблема по имени Светка. Завтра днем истекает срок ее идиотского ультиматума. Но у Максима, кажется, есть план. Если сработает – он вытащит и эту занозу или по крайней мере выиграет время, что само по себе немаловажно.

Почти все проблемы на свете создаются людьми. Вольно или невольно. Простыми людьми – слабыми и сильными, обиженными и надменными, мстительными и великодушными, глупыми и умными. К каждому из них нужен правильный подход, ведь у каждого есть уязвимые места. Обнаружить ахиллесову пяту у человека, создающего тебе проблемы, – значит наполовину решить их. Разглядеть у противника незащищенное солнечное сплетение, беспечно открытый для удара пах – значит найти архимедову точку опоры.

Гораздо сложнее решать задачки, подкинутые обстоятельствами. Здесь кучность стрельбы не поможет. Куда ни бей – всюду молоко. Пока доберешься до истоков, пока нащупаешь корни проблем – потеряешь драгоценное время. Лотерея «спринт». Рвешь корешок за корешком, а на каждом – равнодушное резюме: «Без выигрыша». Можно перелопатить весь барабан и только на опустевшем донышке обнаружить счастливый билет, а бывает, даже первая попытка оказывается удачной. От мозгов ничего не зависит. Или – почти ничего. В этом-то и беда.

Треклятый Свирский в модном черном костюме, лежащий в луже крови на полу своей комнаты, – из разряда таких «лотерейных» загадок. Проблема, подкинутая обстоятельствами. К ее решению еще предстоит отыскать ключ, и может быть – на самом дне шапки среди десятков подобных жребиев-ключей.

Миновав опущенный шлагбаум автостоянки, горстку галдящих людей у входа в театр-музей, пропетляв между пыльными и загаженными голубями машинами, загромоздившими тротуар, Максим шагнул на ступеньки лестницы, ведущей на вершину холма. И в этот момент загрохотало. Воздух потяжелел и вмиг сделался сырым. Первые капли тяжело застучали по асфальту и по густой серой листве. Потом осмелели и принялись клевать голову, плечи и модные замшевые туфли Танкована. Он припустил наверх, прыгая через три ступеньки, прижав к груди барсетку и кожаный кофр, ставший за последние несколько часов просто бесценным. Мокрый ветер ударил в спину, лестницу на миг осветила вспышка небесного «Полароида», выдернув из темноты блестящие перила с гнутыми металлическими балясинами и пепельную, прибитую к земле траву за ними. В воздухе что-то треснуло, словно порвался натянутый брезентовый тент, и на ступеньки рухнула толстая ветка, шлепнув Максима по лицу липкой холодной листвой. Втянув голову в плечи и матерясь, он выскочил на бетонный пятачок, венчавший лестницу, перемахнул на тротуар, подняв фонтан брызг, и припустил во весь дух к дому.

Во дворе уже бушевала стихия. Ливень кидал водяные снопы на крыши машин, на деревья, на прогнувшуюся маркизу подъезда. Он слизал со стен все бумажные объявления и афиши, порвал их в клочья и теперь налепливал повсюду, наподобие мокрых заплат. Одна бумажка шлепнула Максима по лбу, но тут же отклеилась и юркнула куда-то за плечо.

Очутившись у дверей, он спешно приложил к гнезду автоматического замка магнитную таблетку, оказавшуюся на связке ключей, и юркнул в подъезд.

Михеева была уже дома. В прихожей горел свет, а из кухни доносилась негромкая музыка. Работала радиостанция «Серебряный дождь».

– Кто там? – раздался голос адвокатессы.

«Что, еще кто-то может быть с ключами от твоей квартиры?» – зло подумал Максим, стряхивая с себя капли на половик, а вслух откликнулся: