Танкован заметил, что адвокатесса отвела взгляд и часто заморгала.

«Браво, Макс! – похвалил он себя. – Ты нащупал у этой ледышки теплое место!»

– Если бы вы знали, – с жаром продолжал Максим, – как я одинок! Ведь то, в чем я признаюсь вам – совершенно постороннему человеку, – мне совершенно некому открыть! Сколько раз в мечтах я рисовал себе самую красивую, саму лучшую из картин, какие только бывают на свете! На ней – я неизменно в окружении любящих и любимых людей: милой, чудесной жены и очаровательных ребятишек. Их много – может быть, четверо, а может, и больше… – Он наклонился через стол к Михеевой. – Вот почему мне особенно больно, когда мои чувства пытаются сделать разменной монетой, когда разыгрывают корыстную карту, а главный джокер в колоде – ребенок!

Она шмыгнула носом и подняла глаза к потолку, стесняясь выступивших слез.

«Ай да Максик! Ай да сукин сын!»

– Мне кажется, я вас понимаю…

– Вряд ли, – сухо заметил Танкован. – Вы способны заметить во мне только то, что на поверхности. Видите защитную маску циника, бездушный грим, нанесенный небрежными мазками.

– Я всегда думала, что чувство вины, а тем более горе сближает, – медленно произнесла адвокатесса, извлекая из очечника носовой платок. – Я была убеждена, что ребенок, а тем более его смерть не могут быть для родителей всего-навсего аргументом в споре…

– Вы о чем? – насторожился Максим.

Татьяна промокнула глаза платком и надела очки.

– Два года назад я потеряла ребенка, – глухо сказала она и, не зная, куда деть руки, убрала их под стол. – Дочку…

– Боже! – прошептал Танкован. – Какое несчастье! Сколько лет было крошке?

– Нисколько. Это был выкидыш. – Михеева опять сняла очки и тщательно протерла стекла платком. – Общее горе не сблизило нас с отцом ребенка. Напротив, я почувствовала, что начинаю его ненавидеть, понимаете? Как будто он был виноват в том, что случилось! Умом я понимала, что не права, и злилась на себя. Но чем больше я упрекала себя в холодности к этому человеку, тем больше он меня раздражал. И я ничего не могла с собой поделать… – Она уронила руки на стол.

– И что? – Максим внимательно наблюдал за ней. – Вы расстались?

Татьяна скорбно покачала головой.

– Я сделала попытку. Но когда он понял, что я готова его бросить, в него словно бес вселился. Он плакал, кричал, умолял, угрожал, а потом обвинил меня в том, что это я не уберегла нашего ребенка. Он заявил, что теперь до конца жизни я не смогу оправдаться перед собой. И перед ним…

На ее глаза снова навернулись слезы.

– Вы до сих пор вместе? – уточнил Танкован.

Михеева пожала плечами.

– Вроде вместе… А вроде и нет. Знаете, и не чужие, и не близкие. – Она неопределенно махнула рукой в глубь квартиры. – Он появляется здесь иногда. Но в основном звонит, справляется о моих делах, самочувствии. Ему удалось поселить во мне чувство благодарности за то, что вот, мол, я – такое ничтожество, а он до сих пор любит меня.

Максим вспомнил странный телефонный звонок в машине и свои подозрения относительно возможного соперника.

«Здравствуй… Не волнуйся, у меня все в порядке… Как будет возможность – позвоню… Да… И я – тебя…»

Он с сомнением покачал головой.

– Вы производите впечатление сильной, волевой, решительной женщины. А тут послушать – не иначе зомби… Тряпка какая-то, уж простите за определение.

– Вот именно, что произвожу впечатление, – горько усмехнулась Татьяна. – А на деле – тряпка и есть. Слабая, безвольная и запуганная. Боль потери, оказывается, со временем перерастает в страх, рождает чувство вины. А это – тяжкий груз. Еще более тяжкий, чем сама боль.

На кухне что-то щелкнуло. В глубине неиссякаемой радиоволны жизнерадостный мужской голос объявил, что в Москве полночь.

«Вот они, комплексы, которые я в тебе сразу распознал! – мысленно воскликнул Максим. – Холодность и деловитость искушенной бизнес-леди соседствуют со страхом, неуверенностью в себе, чувством потерянности и ненужности. Типичная фобия дурнушки, которая ни для чего, кроме работы, не годится и ни для кого, кроме клиентов, не хороша!»

– Вам не следует себя казнить, – сказал он вслух. – Вы – чудесная женщина: умная, добрая, тонкая, искренняя и… красивая. Безнадежный кретин или даже подлец тот, кто этого не понимает. Грустно… – Максим обхватил руками голову. – Грустно, что и вы сами забываете об этом, не верите себе, бежите от сознания собственной незаурядности.

– Незаурядности… – с грустной улыбкой повторила она.

– Именно! – подхватил Танкован. – Любому мужчине это очевидно. А вы почему-то доверяете тем, кому на руку ваша растерянность, неуверенность в себе, кому нужно казаться сильным за счет других.

– Спасибо. – Адвокатесса посмотрела на него с благодарностью. – Правда спасибо.

– И вам – спасибо, – кивнул он. – За то, что проявили ко мне и к моей жизни неравнодушие. За то, что я вдруг сегодня почувствовал всерьез, что кому-то небезразличен, что кто-то заботится обо мне и даже боится за меня.

– Да, – спохватилась Татьяна. – Ведь ваша проблема осталась нерешенной. Вам по-прежнему угрожает опасность.

– Я разберусь с этим, – заверил Максим. – Мне просто надо как следует подумать, кое-что просчитать. Голова – главное оружие физика. – Он улыбнулся. – Уверен, я смогу вычислить обидчика и сделать ответный ход.

– Только не пытайтесь отвечать такими же методами, – Михеева встала из-за стола.

– Я даже при желании не смогу. У меня ведь нет бородатых наемников.

Танкован пытался шутить, а на душе было мерзко. Мысль о том, что по приказу проклятого Коржа он должен был оказаться на месте Руслана, приводила его в смятение.

Татьяна поставила в раковину грязную тарелку, оставленную Максимом, а вслед за ней – чашки и блюдца.

– Давайте я помою, – вызвался он.

– Я справлюсь, – улыбнулась Михеева. – Идите спать. Уже первый час ночи.

Секунду поколебавшись, Максим решил не дожидаться, пока блондинка отправится в спальню. Нужно было, как он сам любил выражаться, «держать состояние». Здесь главное – не дать женщине остыть, не позволить отойти от впечатлений, от невольного интима, вызванного откровенностью.

– Спокойной ночи, Таня. – Он невинно взял ее за руку.

Она не выдернула ладонь, только слегка стушевалась.

– Спокойной ночи, Максим…

Он поцеловал ее пальцы, бережно опустил руку, словно боясь, что она упадет на пол и разобьется, и вдруг мягко притянул девушку к себе. Адвокатесса не сопротивлялась. Она только судорожно вдохнула воздух, как оратор перед тирадой. Не давая ей опомниться, Танкован поймал губами ее теплые губы и в поцелуе так крепко обнял, что даже выдавил из нее легкий стон. Михеева закрыла глаза и обмякла в его руках.