Джаред хлебнул холодной воды. У него наверняка видение, как у Финна во время припадков, а на самом деле лежит он сейчас в темном промокшем лесу и бредит. Но бывают ли видения настолько реальными?

– Сапфик… Я должен спросить вас…

– Спрашивайте, дружище.

– Та дверь… Смогут ли через нее выбираться все Узники? Такое не исключено?

Сапфик поднял плащ из перьев и посмотрел, много ли на нем дыр.

– Секретную дверь каждый должен найти сам, как это сделал я.

Джаред лег на солому и поплотнее завернулся в одеяло: он устал, его била дрожь.

– Скажите, господин, вы знали, что Инкарцерон крохотный? – тихо спросил Джаред на языке сапиентов.

– А он крохотный? – отозвался Сапфик на том же языке. – Для вас – возможно, для Узников – нет. Для любого узника его тюрьма – целая вселенная. Подумайте, сапиент Джаред, вдруг Королевство – такой же кубик на цепочке от часов в мире куда больше этого? Побега недостаточно, это не ответ на все вопросы. Побег – это не Свобода. Потому я починю свои крылья и улечу к звездам. Видите их?

Джаред посмотрел, куда он показывает, и чуть не задохнулся от восторга. Они повсюду, они вокруг него – туманности, галактики, десятки созвездий, которые он столько раз рассматривал со своей башни через мощный телескоп. Вот оно, сверкающее великолепие вселенной.

– Слышите их песню? – шепотом спросил Сапфик.

Вместо песен слышалась тишина Большого Леса, и Сапфик вздохнул:

– Они слишком далеко. Но они поют, и я непременно услышу, как они поют.

Джаред покачал головой. Накатывала усталость, возвращались старые страхи.

– Может, настоящий побег – это смерть?

– Скорее, смерть – одна из секретных дверей. – Сапфик пришивал голубое перо, но тут остановился и взглянул на сапиента. – Джаред, вы боитесь смерти?

– Я боюсь дороги, которая к ней ведет.

Блики пламени подчеркивали угловатость, даже заостренность лица Сапфика.

– Не дайте Тюрьме завладеть моей Перчаткой, действовать моими руками, говорить моими устами. Ни в коем случае.

Джареду хотелось задать столько вопросов, но они разбежались, как крысы по норам. Он закрыл глаза и откинулся на солому. Сапфик наклонился к нему, будто став его тенью.

– Инкарцерон никогда не спит. Он мечтает, и мечты его ужасны. Но не спит он никогда.

Джаред едва слышал его голос. Сквозь трубу телескопа, сквозь выпуклые линзы он летел в межгалактическую пустоту.

Буквально на миг Рикс замер, вытаращив глаза, потом рубанул мечом. Аттия вздрогнула и дернулась прочь от клинка, но он перерезал веревки, которыми девушка была привязана к Кейро, до крови расцарапав ей запястье.

– Ты что творишь? – пролепетала она, отползая в сторону.

Чародей даже не взглянул на нее. Меч дрожал у него в руке, он направил его на Кейро:

– Что ты сказал?

Если Кейро удивился, то вида не показал. Встретив взгляд чародея, он четко и спокойно проговорил:

– Я спросил, каким ключом отпираются сердца. В чем дело, Рикс? Не можешь разгадать собственную загадку?

Побледнев, Рикс быстро обошел пещеру и вернулся к Кейро.

– Все правильно. Правильно. Это ты!

– Я… Кто?

– Как это можешь быть ты? Не хочу так, нет! Какое-то время мне казалось, что это она. – Чародей ткнул мечом в Аттию. – Но она так и не задала ни этот вопрос, ни какой-то похожий. – Рикс сделал еще один круг по пещере.

Кейро вытащил нож и перерезал путы на лодыжках.

– Бред сумасшедшего, – буркнул он.

– Нет, погоди. – Аттия изумленно посмотрела на Рикса. – Это заветные слова, да? Ты говорил, что Ученик произнесет заветные слова, известные только тебе. Кейро произнес их?

– Да, произнес. – Рикс никак не мог успокоиться. Он дрожал, длинные пальцы сжимали и разжимали эфес меча. – Это он. Это ты… – Рикс бросил меч и обнял себя. – Вор, подонок – и мой Ученик!

– Мы все здесь подонки, – напомнил Кейро. – Если ты решил, что…

Аттия обожгла его свирепым взглядом, приказывая заткнуться. Сейчас нужна предельная осторожность.

Кейро до конца перерезал путы и, поморщившись, вытянул ноги. Вот он откинулся назад, обворожительно улыбнулся, и Аттия поняла: до него дошло.

– Рикс, пожалуйста, сядь!

Долговязый чародей опустился на пол пещеры и съежился, как паук. Черное отчаяние, иначе не скажешь. Захохотать Аттии помещала жалость. Рикс столько лет жил мечтой – и так сильно разочаровался.

– Это все меняет.

– Да уж, наверное. – Кейро швырнул нож Аттии. – Так я теперь Ученик чародея? А что, вдруг пригодится.

Аттия снова зыркнула на него. Шутить глупо, нужно пользоваться ситуацией.

– И что это значит?

Рикс подался вперед, его тень на поверхности пещеры казалась огромной.

– Это значит, месть забыта. – Рикс безучастно смотрел на пламя. – В чародейском искусстве свои правила. Мне придется научить тебя всем своим фокусам. Всем подменам, пародиям, иллюзиям. Читать по ладоням и листьям, появляться и исчезать.

– И распиливать людей пополам?

– И этому тоже.

– Круто!

– Еще тайнописи, скрытому ремеслу, алхимии, названиям Великих Сил. Тому, как оживлять умерших и жить вечно. Как сделать, чтобы из ослиных ушей потекли реки золота.

Кейро и Аттия уставились на его лицо, полное какого-то мрачного энтузиазма. Кейро покосился на Аттию и вскинул брови. Оба понимали: все очень шатко, хрупко и зыбко. Неуравновешенный Рикс вполне способен убить. От его прихотей зависит их жизнь. И у него Перчатка.

– Так мы тут все снова друзья? – осторожно поинтересовалась девушка.

– Ты мне не друг! – Рикс полоснул ее взглядом. – Совсем не друг!

– Тише, Рикс, тише! – осадил его Кейро. – Аттия – моя рабыня. Она делает то, что скажу я.

Подавив вспышку ярости, Аттия отвела глаза. Кейро вошел во вкус: он доводит Рикса до белого каления, потом ослепительно улыбается, и опасность исчезает. Аттия застряла между ними, но ради Перчатки придется потерпеть. Потому что до нее нужно добраться раньше Кейро.

Рикс словно в ступор погрузился. Впрочем, буквально через минуту он кивнул, что-то буркнул себе под нос, подошел к повозке и давай выгружать из нее вещи.

– Есть будем? – с надеждой спросил Кейро.

– Не испытывай судьбу! – шепнула ему Аттия.

– По крайней мере, ко мне судьба благосклонна. Я Ученик чародея, которого запросто обведу вокруг пальца, – парировал Кейро, но, когда Рикс принес хлеб и сыр, набросился на еду с тем же энтузиазмом, как Аттия.