– Она наивная дура. – Иногда тень читала Лизины мысли. – Ей не повезло так же, как и тебе, а возможно, даже больше. Ее честь запятнана, пусть высший свет об этом пока и не знает. Не тревожься о ней, она не приедет на ужин, только не в твой дом. А вот граф Потоцкий не преминет. И ты должна быть с ним мила и любезна, пусть он увидит в тебе невинную жертву чужой подлости.

– Я и есть жертва чужой подлости. – Лиза невесело улыбнулась.

– В таком случае тебе не придется ничего выдумывать. Просто пожалуйся графу, что известие о ребенке не вызвало у твоего дражайшего супруга ожидаемой радости, что он сильно изменился в последнее время, а ты не понимаешь, что происходит, и тревожишься из-за этого. Очень тревожишься. Тебе не хватает мудрого отеческого совета и поддержки. Видишь, все чистая правда, ни слова лжи.

– Граф Потоцкий ненавидит моего мужа. Что, если меня он тоже винит в случившемся?

– Граф Потоцкий – человек чести. В его глазах ты жертва, такая же, как и его дочь. Ему не в чем тебя винить. Зато он может встать на твою защиту, если понадобится. Тебе ведь нужна защита?

– Клавдия больше не приносит свое зелье…

– Это не значит, что они отказались от своей затеи. В этом доме много лестниц, а беременные такие неуклюжие. Но если сам граф Потоцкий примет участие в твоей судьбе и судьбе твоего ребенка, они побоятся. Твой муж не только подлец, но и редкостный трус. Клавдия и та смелее.

– Он мне не муж.

– Но вы живете с ним под одной крышей. Тебе бы лучше уехать.

– Он меня не отпустит. Слишком неспокойное сейчас время для путешествий, так он мне скажет.

– Значит, тебе придется быть очень осторожной. Не бойся, я присмотрю за тобой.

– Я не боюсь.

Лиза и в самом деле не боялась. Ребенок сделал ее бесстрашной, а еще расчетливой. Возможно, поэтому разговор с графом Потоцким получился именно таким, как нужно. Роль невинной жертвы удалась Лизе очень хорошо, как и роль счастливой дурочки, не видящей дальше своего беременного живота. Впрочем, ей почти не пришлось притворяться: она чувствовала себя и невинной жертвой, и дурочкой. А еще матерью, обязанной бороться за свое дитя. И она будет бороться!

Граф Потоцкий, которого Лиза еще по старой детской памяти называла дядей Ваней, проявил к ее судьбе великое участие. Его визиты в «Дубки» сделались регулярными, и человек, которого Лиза больше не считала своим мужем, был вынужден играть роль гостеприимного хозяина. Роль эта удавалась ему не слишком хорошо, во взгляде его Лизе виделась злость пополам со страхом. Страха стало больше после того, как в начале осени в «Дубки» прилетела страшная весть. Любимая дочь графа Потоцкого Наталья скончалась от внезапной и скоротечной болезни.

– Скажи, она ведь не сама?.. – спросила Лиза у тени, оглаживая свой уже округлившийся живот. – Это в самом деле была болезнь?

– Болезни бывают разные. – Тень пожала плечами. – Некоторые, даже самые невинные, могут стать смертельно опасными, если человек не хочет жить. Неужели после всего, что случилось, тебе все еще ее жаль?

Лизе было жаль несчастную Натали так же, как до этого было жаль себя. Они обе – жертвы Петрушиного злодейства. Вот только Натали освободилась, а она – нет.

На похороны она не поехала. Дурная примета – сказала Клавдия, и Лиза впервые с ней согласилась. Граф Потоцкий приехал в «Дубки» сам спустя месяц. Поседевший, постаревший, сгорбившийся под тяжестью свалившегося на него несчастья, он не был похож на себя прежнего. Выслушал Лизины соболезнования, по-отечески поцеловал в лоб и, потерев свои красные, воспаленные глаза, попросил доложить о его визите графу Дубривному.

* * *

Иванов Иван Иванович, гений фальшивых документов, принял Волкова неласково. В его опухших то ли со сна, то ли от недосыпа глазах читались мягкий укор и покорность судьбе.

– Чего опять? – Ваня Иванов пригладил взъерошенные волосы, поправил полы черного шелкового кимоно, так и норовившего разойтись на его упитанном пузе. – Что за пожар? Ночь уже, если не заметил. Порядочные люди седьмой сон видят.

– Порядочные, может, и видят, – сказал Волков многозначительно и, не дожидаясь приглашения, переступил порог. – Но мы-то с тобой, Ванятка, люди деловые, нам что день, что ночь – все без разницы.

В квартире сильно пахло восточными благовониями и чуть различимо марихуаной. Из ее темных недр доносились звуки классической музыки.

– Один? – спросил Волков, уже заранее зная ответ.

Черное кимоно, расшитое золотыми драконами, Ваня Иванов надевал лишь в особо значимые, особо романтические моменты. В кимоно с драконами он казался самому себе мужественным и невероятно привлекательным для дам. Волков не сомневался, что дама пряталась сейчас за одной из запертых дверей просторной Ваняткиной квартиры.

– На кухню пошли! – велел Ванятка, проигнорировав вопрос. – Там перетрем. Девку выгонять не стану, даже не проси. Ночь еще не закончилась. – Сказал и мужественно расправил плечи, а пузо, наоборот, втянул.

– На кухню так на кухню, – покладисто согласился Волков и тут же добавил: – Да ты не волнуйся, я долго не задержусь, у меня всего пара вопросов.

– А я вот, знаешь ли, все равно волнуюсь, – хмыкнул Ванятка и двинулся вперед по длинному, тускло освещенному коридору. – Я когда тебя вижу, завсегда волнуюсь. Серый Волк – зубами щелк… – Он вздохнул. Молодецки расправленные плечи снова поникли. – Когда я уже с тобой рассчитаюсь, а? – спросил он, не оборачиваясь, и в голосе его послышались жалобные нотки.

– Думаешь, уже пора? – вопросом на вопрос ответил Волков. – Считаешь, за шкуру свою бесценную уже сполна расплатился? А три года назад ты что говорил?

– Говорил, что благодарен буду по гроб жизни, что помогать буду со всем возможным энтузиазмом, – буркнул Ванятка.

– Я смотрю, поиссяк энтузиазм-то.

Темный коридор вывел их к просторной, сияющей хромом и стерильной чистотой кухне.

– Не поиссяк. – Ванятка плотно прикрыл за ним дверь, кивнул на стул. – Присаживайся, мил-человек. Тут просто случилось кое-что… – Он замялся, и заминка эта Волкову не понравилась. – Я все собирался тебе позвонить, но ты же сначала… это… в больничке валялся, потом, я слышал, на Гоа улетел, а потом оно как-то… утратило актуальность.

Сам Ванятка присаживаться не спешил, застыл, вцепившись в дверную ручку, словно в любой момент готовился дать стрекача.

– Кофе будешь? – спросил заискивающе. – Или, может, вискарика?

– Ваня, не тяни, – сказал Волков с угрозой. – Что именно, на твой взгляд, утратило актуальность?

Будь он и в самом деле Серым Волком, шкура на его загривке уже встала бы дыбом от ощущения чего-то недоброго, но он был человеком и даже невооруженным человеческим взглядом видел, что Иван Иванович Иванов боится. Чего или кого, предстояло выяснить.