— Так ведь ничего и не случилось! — ответила я.

В это время со двора послышались голоса нескольких человек. Голос одного из них я узнала сразу же. Это был майор Здоренко.

— Дождались красного солнышка, — проворчала Маринка. — Ну-с, что он нам теперь скажет? Как ты думаешь?

— Лишь бы не стал нас обвинять, что это мы подложили бомбу под Федора Аполлинарьевича, чтобы нам было о чем писать.

Однако майор нас ни в чем обвинять не стал. Пока. Он сразу же прошел к хозяину дома, а приехавшие с ним специалисты занялись изучением места взрыва.

Время тянулось оскорбительно медленно, и я решила уже начинать обижаться на весь мир по причине равнодушия к моей персоне, но тут все изменилось.

В комнату влетел майор Здоренко уже в тот самый момент, когда я подумывала, что он, наверное, уехал.

— Бойкова, — крикнул майор, — ты мне нужна!

— Здравствуйте, здравствуйте, товарищ майор, — мило проговорила Маринка, — и я тоже очень рада вас видеть!

— Чего? — Майор остановился, словно впоролся головой в стену. — Когда это я говорил, что рад тебя видеть, Широкова? Да глаза бы мои на тебя не смотрели! На тебя и твою начальницу! Вот вы у меня где! — Майор постучал себя ребром ладони по красной шее. — Рада она! Хм! Рада она! Радуйся, пока молодая! — Сказав эту непонятную фразу, майор повернулся к Кряжимскому.

— Ну что, профессор? Ты влип! Ты влип по уши и в такое дерьмо, что годовой подпиской вашей газетки не ототрешься!.. Тоже, я вижу, повредился взрывом-то, — майор показал пальцем на синяк Сергея Ивановича, — но, надеюсь, мозги целые! Они тебе пригодятся!

— Что такое происходит? — спросила я, выступая вперед и загораживая собою нашего добрейшего Сергея Ивановича. — Что у вас за шутки, товарищ майор?

— Если бы шутки, — усмехнулся майор Здоренко. — Как я не люблю твоего болтливого адвоката, а похоже, Бойкова, тебе его придется вызванивать!

— Почему? — спросила я.

— А потому что ты, как главарь этой банды, будешь первой отдуваться за все! И за Кряжимского, и за картины!

— Какие?! — крикнула я. — Отвечайте по-нормальному! Знали бы вы, как мне надоели ваши шутки! — Я уже не выдержала. Ну что поделаешь, и со мной такое бывает. — То маньяки нападают! То взрывы какие-то дурацкие! А то вы…

— Да вы мне сами уже надоели хуже горькой редьки! — не сдерживаясь, заорал майор. — Развела у себя в газетке притон для маньяков и мошенников! Тебе срок светит, Бойкова! Срок, ты понимаешь?! Тебе — в лучшем случае условно, а Кряжимский ваш сядет точно, если его твой лохматый юрист не отмажет! Поняла?!

— Нет! — крикнула я.

— Ну и черт с тобой, — неожиданно успокоился майор Здоренко, — пошли со мною. И ты, Кряжимский, тоже идем! Очную ставку вам буду устраивать!

Майор, раздраженно топая, выбежал из комнаты, а мы с Сергеем Ивановичем пошли за ним, гадая, о какой очной ставке идет речь.

Мы прошли через весь дом и, все так же следуя за майором, вошли в рабочий кабинет Федора Аполлинарьевича.

Здесь вдоль стен были навалены холсты и картоны, на стенах висели кисточки, картины, несколько лаптей и даже небольшой хомут.

Освещалась комната лампами дневного света.

Траубе сидел в кресле-качалке и курил сигарету. Сигарету он держал в левой руке, правой же выбивал дробь по подлокотнику.

Выглядел Федор Аполлинарьевич странно. Его взгляд не выражал ничего, и сам художник был похож на глубоко задумавшегося о чем-то человека.

За спиной у Траубе стояла Варвара.

— Ну вот мы и пришли, — сказал майор Здоренко, — давайте выяснять, Федор Аполлинарьевич.

— Я начинаю понимать, что в этом нет смысла, — сухо ответил тот, — все равно же не найдете до моей смерти.

— Давайте не будем об этом, ладно?! — рявкнул майор. — В любом случае будет проведено следствие, группу я уже вызвал. Вы хотели попытаться что-то выяснить сами. Выясняйте. Вот я всех привел.

Из последующего разговора стало известно следующее.

Вчера в первой половине дня Федору Аполлинарьевичу позвонил человек, назвавшийся Кряжимским. Эту фамилию художник уже знал: Сергей Иванович звонил ему несколько раз. Человек, представившийся Кряжимским, сказал, что приедет через полчаса или чуть позже, передаст Федору Аполлинарьевичу письмо из банка и, составив акт, заберет у него несколько картин, о которых договаривались заранее.

— И он приехал? — осторожно спросила я, подозревая самое нехорошее.

— Да-с, — сказал Федор Аполлинарьевич и замолчал.

— Он приехал и забрал три картины, — пояснил майор Здоренко, — оставив письмо и акт с подписью и печатью вашей неприличной газетки. Вот так, Бойкова. И как прикажешь тебя сейчас называть? Сонька-Золотая ручка? Или Лелька-папарацци?

— Шутить изволите? — сухо спросила я у майора и обратилась к Траубе: — Федор Аполлинарьевич, вот со мною рядом Сергей Иванович Кряжимский. Это он приезжал к вам вчера?

— Вашего Кряжимского со вчерашним синяком я успел разглядеть, — тихо и грустно ответил мне Траубе, — это не он. Поэтому я и разволновался.

— А почему синяк вчерашний? — сразу же насторожился майор Здоренко.

— Потому что он вчерашний, — пояснил Траубе, — я по оттенкам это определил. У свежего синяка больше красного цвета и…

— Я не об этом, — отмахнулся от объяснений Федора Аполлинарьевича майор, — ну это меня будет интересовать во вторую очередь. Бойкова! — снова обратился майор ко мне. — Теперь ты поняла, о чем речь? Похитили мошенническим образом три ценные картины отечественных художников…

— Не ценные, а ценнейшие! Ценнейшие! — крикнул Федор Аполлинарьевич. — Вы знаете, как ценится Кандинский маслом на Западе? А знаете — почему? Потому что их мало! Мало! Все картины наперечет, и весь мир знает, что эта картина у меня!.. А теперь ее у меня нет!! Нет!!

— Я понял. Картины ценнейшие, — предельно спокойно сказал майор Здоренко. — Короче, Бойкова, откуда у этого парня была бумажка из банка, выданная вашей конторой? Это — раз! Второй вопрос интереснее. Бумажку можно и самому нарисовать при большом желании. А вот откуда у него доверенность от вашей газеты и откуда вообще кто-то знал, что Кряжимский собирался приехать вчера? И почему, черт возьми, он не приехал?! Кряжимский! — рявкнул майор Здоренко. — Ты что, на старости лет решил свой бизнес открыть?! Картины стал пи… воровать? Ведь сядешь, дубина! Сядешь на нары за свою глупость!

Сергей Иванович покраснел, снял очки и завертел их в руках.

— Да не он это был, — устало сказал Федор Аполлинарьевич. — Вчера приезжал молодой человек примерно тридцати лет. С бородой, с длинными волосами каштанового цвета. У него тоже были очки. Глаза голубые. Картавит… — Федор Иванович задумался на секунду и продолжил: — Рост приблизительно метр семьдесят пять. Рыхловат. Пузо отрастил, как подушку приложил. Неприятная фактура. Не стал бы его писать.