здесь действительно кто-то побывал до него, вряд ли этот кто-то взял себе за труд представиться по всей форме и оставить визитную карточку, да и привлекать к собственной персоне ненужный интерес излишне подробными расспросами не хотелось. И теперь, увидев наискосок метнувшееся в сторону от окна бледное пятно лица, Слепой порадовался своей предусмотрительности: за странностями в поведении кладбищенского начальства явно крылось нечто большее, чем легкое умственное расстройство, а значит, ему следовало соблюдать осторожность.

На кладбище его привел состоявшийся накануне разговор с генералом Потапчуком. Всю ночь и половину дня Глеб просидел за компьютером, изучая презентованную Федором Филипповичем богатую коллекцию уголовных дел – как старых, давно закрытых и сданных в архив, так и заведенных совсем недавно. Тот, кто подбирал эти материалы, был настоящий трудяга и обладал неплохим чутьем. Во всяком случае, ознакомившись с ними, Глеб без особого труда заметил то, что до сих пор ускользало от внимания следственных органов: похоже, тут имела место серия, и притом не маленькая.

Убийства, совершенные в разное время в различных районах Москвы, а также в других населенных пунктах и даже за пределами Российской Федерации (как, например, убийство директора риэлтерской фирмы «Вся Москва» Валиева), объединяла одна общая деталь: во всех случаях их жертвами являлись педофилы – как уличенные и осужденные, так и те, кого только подозревали в склонности к педофилии.

Очень немногие из этих смертей выглядели как убийства. Основная их масса была весьма ловко обставлена под несчастные случаи или суицид. Кто-то из погибших утонул, как Валиев, кто-то, как на мине, подорвался на собственной газовой плите, кто-то, как Зайцев, попал под электричку или под самосвал, а бывший учитель музыки Серебряков, например, будто бы повесился у себя в квартире на обрезке провода от телевизионной антенны. При этом у того же Серебрякова, как и у многих других жертв, где-нибудь на теле – как правило, в районе головы, – обнаруживалось прижизненное повреждение тканей в виде кровоподтека или гематомы. И всякий раз этот след одного-единственного, но сильного и точного удара, который поверг жертву в беспомощное состояние, приписывался простым и естественным причинам: упал, ударился, стал жертвой чьей-то хулиганской выходки по дороге домой, и так далее, и тому подобное…

(Когда Глеб излагал свои выводы генералу Потапчуку, тот ворчливо заметил, что одних только синяков маловато, чтобы с такой уверенностью говорить о серии, на что Глеб возразил: мы говорим не просто о покойниках с синяками, а о мертвых педофилах с синяками. Налицо совпадение по целым двум пунктам – разве этого мало?)

Далее шли убийства, замаскированные под разбойные нападения. Обуглившееся до полной неузнаваемости тело системного менеджера одной из московских фирм Антона Нагибина было обнаружено в вентильной камере заброшенной теплотрассы близ небольшого подмосковного поселка. Какие-то отморозки ограбили его и сожгли заживо, случайно (случайно ли?) обронив на месте преступления документы жертвы. Дворника Рахматуллина нашли в подворотне с перерезанным горлом; Павел Глотов, сотрудник фирмы, занимавшейся продажей и установкой спутниковых телевизионных антенн, выехал по вызову и был обнаружен с размозженным черепом за рулем припаркованного в тихом московском дворике микроавтобуса, принадлежавшего фирме. Всего таких убийств было шесть; способ каждый раз оказывался разным, о почерке говорить не приходилось, но все жертвы, как и в первой категории случаев, были педофилами.

Третья категория никаких сомнений не вызывала: это были убийства, совершенные с особой, причем подчеркнутой жестокостью. Бывшего прапорщика РВСН Панарина, в течение года насиловавшего двоих малолетних внуков, посадили на кол в домике на окраине дачного поселка, где он скрывался от следствия. А адвоката Фарино, который тоже любил мальчиков, выкрали из дома, втащили на тридцатый этаж строящегося небоскреба, подвесили на веревке и, дав вволю насладиться видом сверху, отправили в полет, полоснув по веревке ножом. Это, как верно подметил Федор Филиппович, были уже не убийства, а самые настоящие казни, носившие почти ритуальный характер.

– Похоже, он окончательно уверовал в свою неуловимость и безнаказанность и начал терять осторожность, – заключил свой доклад слегка охрипший Глеб.

– Или приблизился вплотную к конечной цели, – неопределенным тоном добавил Федор Филиппович.

– Как же маньяк может приблизиться к конечной цели? – слегка опешил Глеб. – Если взять рассматриваемый случай, его конечной целью должно быть поголовное истребление педофилов по всему земному шару. Хотел бы я посмотреть, как это у него получится! У Гитлера и то с поголовным истреблением ничего не вышло, кишка оказалась тонка. Даже цыган не сумел истребить, а их всего-то – раз, два, и обчелся…

– Оставим в покое Гитлера и цыган, – предложил Потапчук, – тем более что их все-таки немножко больше, чем раз, два и обчелся. Вернемся к нашему маньяку. А что, если это не совсем маньяк, и цель он перед собой ставит не такую глобальную и размытую, как чье-то там поголовное истребление, а конкретную и вполне достижимую?

– Например?

Глеб задал свой вопрос не из праздного любопытства, как и Федор Филиппович, несомненно, затеял этот странный разговор не ради удовольствия с полчасика потрепать языком, сидя в удобном кресле. Если речь шла об охотящемся на педофилов маньяке, о нем следовало просто забыть: у них с генералом хватало других, куда более важных забот. Максимум, что они могли и обязаны были сделать, это ознакомить со своими выводами милицейское начальство. Одной из жертв маньяка стал адвокат Вронского; выслеживая его, убийца попался на глаза Глебу, довольно ловко от него удрал, а теперь, должно быть, отсиживался в своей норе или высматривал очередную жертву. И пусть его, казалось бы, но нет: Федор Филиппович отчего-то не торопился закрыть эту тему.

– Например, он может, как и мы с тобой, выслеживать Вронского, – сказал генерал.

– С чего вдруг?

Федор Филиппович невесело усмехнулся, со стариковской медлительностью расстегнул портфель и, порывшись в нем, выложил на стол тощенькую папку.

– Вот, – сказал он, – результат работы целого подразделения, которое пришлось оторвать от более важных дел и задействовать на раскапывании подробностей личной жизни этого недоделанного олигарха. Черт! Наш маньяк слишком дорого нам обходится. Ведь рутинное, казалось бы, задание, а гляди-ка, куда оно нас завело!

– Никто не может знать, где окажется к концу дня, даже если отправляется всего-навсего на работу или в магазин за хлебом, – философски заметил Глеб. – Это как у Толкиена: дорога уводит ступившего на нее все дальше и дальше от родного порога…

– Гм, – сказал Федор Филиппович.

– Виноват, –