– Так вот, – заговорил генерал, постукивая согнутым пальцем по папке, – здесь все, что сохранилось от уголовного дела, закрытого едва ли не раньше, чем его завели. Дело закрыли, ввиду того что потерпевшие забрали из милиции заявление и отказались от своих показаний. Такое странное поведение родителей, двенадцатилетняя дочь которых подверглась сексуальному насилию, несомненно, объясняется вмешательством небезызвестного тебе адвоката Фарино. Тут протоколы первичных допросов, заметка, опубликованная по горячим следам некой желтой газетенкой… ну, и прочий хлам, которому теперь грош цена. Без показаний родителей и самого ребенка факт изнасилования недоказуем, газета давно дала опровержение и принесла публичные извинения… Словом, наш Вронский – такой же педофил, как и его покойный адвокат.

– Вот так-так, – сказал Сиверов. – А впрочем, чему тут удивляться? Скажи мне, кто твой друг…

– А нельзя ли воздержаться от бессмысленных комментариев? – ворчливо осведомился генерал. – Полагаю, эта некрасивая история стоила господину Вронскому немало нервов и денег…

– А может быть, к убийству Фарино причастен отец девочки? – предположил Глеб и немедленно загрустил: – Елки-палки, тогда моя блестящая версия о серийном убийце разваливается прямо на глазах…

– Я бы на твоем месте не особенно переживал по этому поводу, – успокоил его Потапчук. – Этот самый отец – простой слесарь, работает на ремонтно-механическом заводе, а его автомобиль, доставшийся по наследству от отца горбатый «Запорожец», – просто ржавая жестянка, с него зимой во дворе дети на санках катаются, как с горки, благо железо прочное, и форма кузова подходящая… Зато доподлинно известно, что, после того как забрал из милиции заявление на Вронского, данный пролетарий приобрел подержанную «шестерку» и вместе с супругой начал регулярно навещать унаследованный от тещи домик в деревне под Покровом, где, по слухам, уже успел разбить недурной огород – огурчики, помидорчики, лучок и прочая петрушка…

– И не стошнит его теми огурчиками? – вполголоса, ибо вопрос был риторическим и совершенно излишним, пробормотал Глеб.

– Думаю, не стошнит, – тем не менее, ответил генерал. – Судя по всему, у него чертовски крепкий желудок. Но нас его существование интересует лишь постольку, поскольку доказывает, что Вронский тоже неравнодушен к детишкам.

– Что же тогда получается? – задумался Глеб. – Выходит, Фарино мог являться не просто очередной, случайно выбранной жертвой, а всего лишь ступенькой на пути к Вронскому?

– Последней ступенькой, – подчеркнул Федор Филиппович.

– Да почему именно последней? – снова не понял Глеб. – Что, на Вронском свет клином сошелся? Кроме него, педофилов на планете Земля уже не осталось, так, что ли?

Вместо ответа генерал снова полез в портфель. Извлеченная оттуда папка была гораздо толще и увесистей предыдущей, и на стол она шлепнулась со звуком, отдаленно напоминающим выстрел из мелкокалиберной винтовки.

– Здесь все, что я могу сказать по этому поводу, – заявил Федор Филиппович тоном, каким говорят: «Я умываю руки». – Не могу утверждать, что данная информация действительно имеет отношение к интересующему нас делу, но интуиция мне подсказывает, что таки да, имеет.

– Ах, интуиция! – воскликнул Глеб.

Тон у него был шутливый и даже чуточку насмешливый, но на самом деле интуиции генерала Потапчука он доверял едва ли не больше, чем своей, поскольку не мог припомнить ни одного случая, когда данное трудно поддающееся определению и изучению качество подводило бы его куратора.

– Ознакомься, – не поддавшись на подначку, предложил генерал, – поработай для разнообразия с нормальными документами, а не с этими электронными копиями, из которых выжато все, кроме голой сути – вернее, того, что показалось таковой программисту. Не хотелось бы, в самом деле, чтобы, как ты недавно выразился, этот парень очутился у тебя за спиной в самый неожиданный и ответственный момент. А если интуиция меня не обманывает, и это действительно тот, о ком мне подумалось, он способен еще и не на такое.

Напустив туману и пожелав Глебу успехов в работе, его превосходительство покинул конспиративную квартиру. Оставшись один, Слепой сварил себе литр крепкого кофе, распечатал новую пачку сигарет, завалился на диван и стал «для разнообразия» работать с «нормальными документами».

После беглого ознакомления с упомянутыми документами у него сложилось стойкое впечатление, что время, прошедшее со дня их последней встречи, его превосходительство провел, перечитывая «Графа Монтекристо» Александра Дюма. А в перерывах, когда уставали глаза и одолевала зевота, развлекался просмотром индийских мелодрам. Ибо откуда еще он мог почерпнуть эту фантастическую до нелепости идею, которую просто язык не поворачивался назвать версией?!

Из документов явствовало, что во время оно у господина Вронского имелся двоюродный брат, Николай Торопов, сын небезызвестного профессора Академии Генштаба генерал-лейтенанта Торопова. К тому времени, о котором шла речь, не только генерал-лейтенанта Торопова, но и его вдовы уже лет пять как не было на этом свете, а скромную (по нынешним меркам) генеральскую квартиру на Кутузовском занимал его сын Николай с семьей – тот самый, что, как уже упоминалось, приходился Александру Вронскому двоюродным братом.

Можно было предположить, что связи и авторитет покойного генерал-лейтенанта немало способствовали продвижению его племянника Саши Вронского по линии комсомольской работы. Правда, тогда, в начале девяностых, комсомольская работа уже была благополучно похерена, а бывший секретарь райкома довольно уверенно пробовал свои силы на стезе молодого российского бизнеса. Как раз тогда возникла риэлтерская фирма «Вся Москва», и примерно в то же время к дружеской компании, состоявшей из Вронского, будущего издателя Казанцева и начинающего адвоката Фарино, примкнули такие, казалось бы, социально чуждые этим московским мажорам личности, как татарский гастролер Валиев и бывший спортсмен, а к тому времени обыкновенный рэкетир с Рижского рынка Зайцев. (Рыбак рыбака видит издалека, подумалось Глебу. Разница в воспитании и социальном положении не так важна, когда речь идет о том, чтобы поразвлечься с малолетками в компании друзей и единомышленников…)

Николай Торопов, старший научный сотрудник одного из многочисленных в те времена «почтовых ящиков», недостаточно быстро реагировал на ежеминутно меняющиеся веяния нового времени. Слова «ваучер» и «приватизация» вызывали у него только пренебрежительное фырканье, и новоиспеченному главе риэлтерской фирмы Александру Вронскому стоило немалых трудов убедить этого витающего в эмпиреях генеральского сынка, что приватизировать квартиру просто необходимо, если он хочет хоть как-то обеспечить будущее собственных детей.

Возможно, из этого так ничего и не вышло бы, но тут налаженный механизм «почтового ящика» начал давать сбои: оборонный госзаказ куда-то исчез, начались разговоры о какой-то конверсии – сиречь перепрофилировании заводов военной и