class="p1">Тела мужчин, пытавшихся спасти своих женщин…

Да, они дорого продали свои жизни, но что они могли сделать против вооруженной винтовками толпы, имея на руках всего два-три револьвера? Их просто расстреляли сквозь стены вагона.

Впрочем, перед вагоном громоздилась целая куча безголовых тел, так что сражались далеко не все. Кое-кто предпочел просить пощады и вышел из вагона на милость победителей…

Смирнов прошел дальше по вагону, лишь мельком удостоив взглядом ближайшее купе. Никитин же, взглянув туда, замер в ужасе. На диване лежала голая молодая женщина. Без головы.

Ивана вдруг вывернуло прямо на пол. Его согнуло так, что подошедшему полковнику пришлось его придерживать.

Никитина рвало и рвало, да так, что Смирнову приходилось крепко держать своего гостя под руки. Тут внимание полковника привлек какой-то звук из купе.

Под столом валялся окровавленный мужчина, который всё время что-то бормотал, поскуливая и глядя вникуда расширившимися от ужаса глазами.

Командир бронепоезда тряхнул Никитина, заставляя его прийти в себя.

– Вот что, подпоручик. Нам нужно вытащить отсюда этого господина. Возможно, он будет полезен следствию. Давай-давай, сам же говоришь, что был среди освобождавших Константинополь, а там зрелище тоже было не для впечатлительных курсисток. Глотни вот…

Смирнов протянул Ивану флягу. Никитин глотнул и закашлялся. Полковник кивнул:

– Вот и хорошо. Мозги прочистил, пора и делом заняться… Сам он вряд ли сейчас идти сможет, так что бери его за ноги… Впрочем, нет, ты его через тела в коридоре не пронесешь, упадешь чего доброго… Давай уж я за ноги, а ты за руки. Когда прибудут мои бойцы – неизвестно, а человека вытащить нужно. Ещё умом тронется, глядя на всё это… Мы-то с тобой бойцы привычные, не так ли? Всяко повидали…

Подбадривая таким образом репортера, полковник умело направлял их «кортеж» к выходу из вагона, лишь покряхтывая и покрикивая на Ивана. Наконец они дошли до выхода, где спасаемого приняла медицинская команда бронепоезда.

Ещё через какое-то количество минут Смирнов и Никитин сидели на каком-то валуне, глядя на некогда сверкающий поезд, превратившийся местами в погребальный костер. Полковник курил, глядя на действия своих подчиненных, а Иван, не видя ничего, лишь смотрел в одну точку перед собой. Наконец он встрепенулся и обратил свой взгляд на спасенного ими молодого мужчину, лицо которого санитары уже кое-как отмыли от крови. Тот всё время что-то бормотал. Явно на английском, но этот язык Никитин знал лишь поверхностно, поэтому он обратился к Смирнову:

– Что он говорит?

Полковник, не оборачиваясь, перевел:

– Когда они начали стрелять… Да, они начали стрелять. Тогда я чем-то получил удар по голове и потерял сознание… Когда очнулся, в вагоне уже были китайцы. Они мельком взглянули на меня. Видимо решили, что я мертв, и больше не обращали на меня никакого внимания. Они втащили в купе эту девушку… Я даже не знаю её имени. Знаю лишь, что она американка… Она была уже голая… Совсем… Господи Боже, как пронзительно она кричала!!!

Спасенный вдруг зарыдал. Сквозь всхлипы он продолжал:

– Её насиловали раз за разом… Как на том конвейере мистера Форда. Один за одним. Как же она кричала… Как они смеялись… Я смотрел и боялся, что они заметят, что я ещё жив… Я боялся, понимаете? Я так боялся… А они один за другим… В конце, когда она уже перестала кричать, они ей просто отрубили голову… Её кровь хлынула на меня, а я боялся даже дрогнуть, понимаете? Я не герой, джентльмены. Совсем не герой… Как же она кричала… Потом они смеялись и пинали её мёртвую голову по коридору вагона… Но я не виноват, понимаете?.. И как мне теперь жить с этим?.. Её кровь на мне… Я весь в её крови… Боже… Как мне теперь жить?..

Санитары унесли бормочущего американца. Смирнов хмуро достал ещё одну папиросу и вновь закурил, глубоко затянувшись. Иван долго молчал, а затем зачем-то уточнил:

– А дальше по вагону так же было?

Полковник вновь затянулся, долгим выдохом выпустил сквозь зубы из легких дым и пожал плечами.

– Всяко. Женщины. И даже девочки. Этой хоть просто голову отрубили. Без затей. Живот ей не вспарывали и модные вещи из чемоданов в распоротое брюхо не набивали, оставляя так умирать…

ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. ОРЛОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКИЙ ПОЕЗД. ВАГОН ИХ ВЕЛИЧЕСТВ. 26 апреля 1920 года

В угожденье богу злата

Край на край встаёт войной;

И людская кровь рекой

По клинку течёт булата!

Люди гибнут за металл,

Люди гибнут за металл!

Сатана там правит бал,

Там правит бал!

Сатана там правит бал,

Там правит бал!

Императрица скривилась.

– Нашёл что поставить. Смени пластинку. Мне не нравится. Тем более в постели.

Пожимаю плечами и поднимаю иглу граммофона.

Пауза.

– Нарисуй меня.

– Хм… Эм-м… раз сто уже рисовал…

– Нет. Нарисуй вот так, как я есть.

Смотрю ей в глаза.

– Ты меня пугаешь. Зачем?

В глазах темное пламя страсти.

– В каждой семье должны быть свои пикантные тайны. Я буду вспоминать этот день и наслаждаться тем, что я была с тобой в постели, а Изабелла ехала в соседнем вагоне и скулила от бессилия, словно та шавка подзаборная. А уезжая в командировки, ты всегда будешь брать этот рисунок с собой.

Качаю головой.

– А если его украдут?

Но, нет, Машу не сбить с мысли. Если она уж что-то решила, то…

– Будешь внимательнее следить за своими бумагами. К тому же это же просто рисунок, фантазия, отнюдь не фото. Это ничего не значит, никто даже не докажет, что это ты рисовал. Тем более с натуры.

Да, Маша изумительно сочетала в себе определенную набожность и не менее определенную тягу к скрытой, весьма изобретательной порочности.

Италия. По-иному и не скажешь. Умеют сочетать.

Горячо.

Императрица грациозно потянулась, затем улеглась поудобнее, делая свою наготу совершенно неотразимой.

Смешок.

– Что застыл с отпавшей челюстью? Рисуй уже давай!

ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. ОРЛОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКИЙ ПОЕЗД. КАБИНЕТ ЕГО ВСЕВЕЛИЧИЯ. 26 апреля 1920 года

Маша появилась в моём кабинете, как обычно без пафоса, но и без стука, словно в квартире, открывая дверь между комнатами. Впрочем, вагон сейчас и представлял собой филиал нашей личной квартиры.

Филиал на колёсах.

Я повелел полностью перестроить наш личный вагон, выбросив к чертям собачьим все старорежимные чопорные порядки, установленные при Николае. Не считая неизбежного коридора, купе Евстафия, купе дежурной фрейлины и небольшой приёмной,