Четверг, 23 августа. Приходил мой друг Луи Браунлау из Фонда Рокфеллера, преподаватель Чикагского университета, и рассказал много интересного об университете и о трудностях, стоящих перед ним. Браунлау – крупнейший в Соединенных Штатах специалист в области городских проблем. Он приехал, чтобы побеседовать с германскими городскими властями и выяснить, останется ли при нацистском режиме в силе система городского строительства, которая была здесь преобладающей еще полвека назад или даже больше и при которой управление бывает особенно действенно. Браунлау знаком со многими выдающимися деятелями догитлеровской Германии.

Во второй половине дня пришел Айви Ли со своим сыном – молодым человеком с вкрадчивыми манерами. Прошлой зимой этот молодой человек сообразил, что одна из моих речей содержит критику фашистской Европы, хотя критика эта была очень осторожная и косвенная. Позднее я узнал об отношениях старшего Ли с германским правительством.

Сегодня вид у старика был просто ужасный, и, хотя он много говорил о своем лечении, я не сомневаюсь, что со здоровьем у него действительно очень плохо. Он нажил миллионы в последние двадцать лет, и теперь всему миру известно, каким путем они нажиты. Я говорил с ним совершенно откровенно, и ему не раз приходилось краснеть от моих слов. Он спросил, писал ли я о нем в Вашингтон. Ему хотелось, чтобы я написал о нем заместителю государственного секретаря Филлипсу в благоприятном смысле.

Потом он сказал:

– Ильгнер из Фонда Карла Шурца говорит, что вы антинацист или, быть может, просто предубеждены против этого Фонда.

На это я заметил, что я вообще против всякой пропаганды, но прошлой весной я предложил Фонду Карла Шурца продолжать свою деятельность при условии, если она не будет выходить за пределы культурной сферы и исключит какую бы то ни было пропаганду. Ли сказал, что Ильгнер13 хотел бы со мной повидаться. Я попросил передать ему мое приглашение. Ильгнер возглавляет крупнейшую в Германии корпорацию «И. Г. Фарбен».

Отец и сын ушли, любезно справившись о моей семье и о том, хорошо ли она отдыхает в Австрии. Вот еще один из великого множества примеров того, как любовь к деньгам губит человека. Я никак не могу рекомендовать Айви Ли государственному департаменту.

Пятница, 24 августа. Сегодня в одиннадцать часов пришла миссис Синклер Льюис, которая в литературных и художественных способностях не уступает своему знаменитому мужу, и мы около получаса беседовали о ее намерении изучить и описать современную германскую социально-философскую систему, если только ее можно так назвать. Эта женщина произвела на меня самое благоприятное впечатление.

Вскоре после ее ухода мне, как было условлено, нанес визит доктор Дикгоф, только что вернувшийся из отпуска, который он провел в Швейцарии, где у него есть надежное убежище – дом его тестя. Я подумал, что он хочет услышать от меня кое-что о странных событиях, которые произошли в его отсутствие – 30 июня и 25 июля. Мы с ним очень близко знакомы, и у нас завязался откровенный разговор. Через несколько минут позвонила миссис Льюис из гостиницы «Адлон», где она остановилась, и сказала, что получила из тайной полиции приказ покинуть Германию в течение двадцати четырех часов.

– Что мне делать? – спросила она.

Я ответил:

– Немедленно поезжайте к временному генеральному консулу Гейсту.

Она поблагодарила меня и повесила трубку, Я повернулся к Дикгофу и спросил:

– Вы слышали?

– Нет, – сказал он.

Но я был почти уверен, что он все слышал. Я объяснил ему, что произошло, и добавил, что этот инцидент вызовет возмущение во всей Америке. Он согласился со мной и обещал сделать все возможное, чтобы сдержать тайную полицию. Мы признались друг другу, что независимо от того, дала миссис Льюис какой-нибудь повод для такого приказа или нет, после ее высылки из Германии весь демократический мир будет ловить каждое ее слово.

Вторник, 28 августа. Сегодня утром, как было условлено, пришел доктор Макс Ильгнер, глава могущественной компании «И. Г. Фарбен» и президент Фонда Карла Шурца, якобы для того, чтобы поговорить о функциях Фонда. Он говорил Айви Ли о моем недружелюбном отношении к этому Фонду, и мне показалось, что Ильгнер не представляет себе подлинные возможности своей организации. Разговор получился довольно сдержанным, и я не настаивал, чтобы он рассказал о пропагандистской работе, которой, как мне известно, он занимается. Он также ничего не сказал об Айви Ли, который получил крупное вознаграждение от его концерна. Ильгнер много говорил о предстоящей ему деловой поездке в Маньчжурию – там его компания закупила 400 тысяч бушелей соевых бобов. Я подозреваю, что в его задачу входит обменивать ядовитые газы и взрывчатые вещества на японские товары. Быть может, я несправедлив к нему, но я не мог отделаться от подобных мыслей, когда он так непринужденно и долго говорил о бобах.

Пятница, 31 августа. Ко мне заходил профессор Верной Маккензи из Вашингтонского университета, чтобы рассказать о своих встречах в Варшаве и Праге. Он сказал:

– Поляки не помышляют ни о какой аннексии за счет России или Чехословакии. Они заключили пакт с Германией, потому что Франция так требовательна и деспотична, а также в надежде сохранить мир в Польском коридоре. Я уверен, что это им удалось. Французы вне себя от бешенства. Что же касается Праги, – продолжал он, – то там все очень тревожатся, как бы Германия не напала на Австрию, что немедленно втянуло бы Чехословакию в войну. Отто Штрассер14, брат недавно убитого здесь Грегора Штрассера15, сказал мне, что позаботится о том, чтобы фюрер был убит в ближайшие шесть или восемь месяцев. Мне кажется, если он говорил серьезно, ему бы лучше держать язык за зубами. Но Штрассер яростно ненавидит Гитлера, и я жду от него решительных действий.

Я пошел домой, переоделся, взял такси и поехал в Далем на завтрак к доктору Дикгофу. День был холодный, и мне стало как-то не по себе в столовой, где гулял сквозняк. Немногочисленные гости были все сплошь немцы. Никаких откровенных высказываний не было. Лишь когда я собрался уходить, Дикгоф не без удовольствия сообщил мне, что министерству иностранных дел удалось наконец убедить Гитлера прекратить преследования евреев. Он выразил надежду, что народ Соединенных Штатов постепенно составит себе лучшее мнение о Германии и переговоры в Вашингтоне о заключении договора между нашими двумя странами станут возможны. Он добавил, что Нейрат делал все возможное в этом направлении со времени моего возвращения сюда прошлой весной.

Я был удивлен и ничего не сказал Дикгофу о том, что несколько дней назад мне передали экземпляр официальной инструкции для членов нацистской партии, в которой говорится, что все члены партии обязаны порвать всякие связи с евреями, что юристы – члены партии – не должны никоим образом помогать евреям, а те, кто служит в магазинах у евреев, не имеют права носить свои партийные значки. С представителями этой «презренной» расы, указывалось далее в инструкции, не следует здороваться в публичных местах и нельзя допускать их общения с арийцами. Этими указаниями нацисты руководствуются вот уже полтора года. Копия, которая попала ко мне, датирована 16 августа 1934 года и подписана Рудольфом Гессом, доверенным помощником Гитлера. Ясно, что, если Гитлер и пообещал министерству иностранных дел сделать то, о чем его просили наиболее разумные представители этого министерства, он в то же время позволил своему самому близкому и доверенному советнику сделать прямо обратное тому, что было обещано. Если бы я слышал подобное обещание впервые, то мог бы подумать, что здесь какая-то ошибка, что какой-нибудь экстремист внутри нацистской партии вновь разослал старый приказ. Но в действительности это не так. Когда-нибудь при встрече с Нейратом или Дикгофом я покажу им новую инструкцию.