Журанков умолк. «Что-то я долго, — подумал он. — А впрочем…»

Как раз об этом он мог бы говорить часами. И простыми словами, и сложными. И даже молча — с помощью одних лишь формул на бумаге.

— Подобными проектами уже лет десять занимаются. И у нас… и у них, конечно. И судя по тому, как на меня давили и как тебя подставили, чтобы меня додавить, я каким-то чудом продвинулся сильно дальше всех. Или просто удачнее. Это же сумасшедшая математика, Вовка. Совершенно сумасшедшая. Это только вот так, на словах просто. Одно обтекание плазмоида обсчитать — кишка выскочит.

Опять помолчал. И ни с того ни с сего разоткровенничался:

— Впрочем, это довольно прикладная задача. Да, я им тогда просчитал… Сам-то я давно занимаюсь иными вещами, куда более интересными. Этого уже вообще никто не знает.

Он осекся, потому что ему показалось — он начал хвастаться. «Оказывается, мне тоже не с кем поговорить», — подумал он.

Помолчал. И потом неожиданно для себя несмело тронул ладонью колено сына.

— Вот как надо Родину защищать, Вовка. Головой.

Это неуместное, фальшиво свойское «Вовка» вырвалось само собой. Журанков даже испугался — нельзя так фамильярничать. Но сын, похоже, просто не обратил внимания на неучтивость свалившегося из иных пространств предка. Мысли его были заняты совсем иным.

— Ага, головой, — плачуще сказал он. — Как ее защитишь, когда ей самой ни хрена не надо? Вы будете десять лет головы ломать, а потом любой чиновник, вас не спросясь, любая мелкая сука в каком-нибудь министерстве возьмет и все это продаст! И ничего ему за это не будет! Скажут: о, какой правильный демократ и умелый бизнесмен! Вот у него теперь по заслугам вилла, «Тойота» и честно купленная икра! Не то что у слабоумного быдла, которое все это придумало и построило!

Журанков вздохнул, а потом улыбнулся через силу.

— Да, есть такая опасность… Вот потому мы не только от чужих таимся, но немножко и от своих…Свои ведь разные.

Помолчали.

Сын уже не смотрел в землю. Куда-то выше, вдаль. И глаза его впервые за все время разговора были не угрюмыми, не испуганными, не затравленными… Были такими, какие полагается иметь в детстве. В молодости.

Мечтательными.

Потом сын спохватился.

— Погоди. Так… А какая связь? Что тогда получается с нашей… — Он запнулся на миг, а потом решительно, не щадя себя, закончил: — С нашей бандой?

Журанков опять вздохнул.

— Ты дуй от них подальше, сын, — сказал он. — Я, собственно, чтобы тебя предупредить, и приехал. Наплел им, что согласен на них работать и что мне только нужны доказательства: твой собственный рассказ.

— Значит, наша банда… — настырно повторил Вовка, почти не слушая и по-мужски думая сейчас прежде всего об установлении истины, остальное подождет.

— Ну, что банда… — пожал плечами Журанков. — Вывод напрашивается… Тот мужик не уточнил, разумеется, от кого он. Сказал: влиятельная организация. Наверное, американцы. А может, наоборот, наши, которые хотят на это дело наложить лапу и продать, как ты сказал. Разница-то невелика. Получается, что твой боевой товарищ, которого ты спасал, нарочно твоими пальцами нажал курок. Чтобы были твои отпечатки. Получается, вся ваша банда подставная. Уж не знаю, кто в ней это знает, младший ли твой воевода, или только старший, или вообще один какой-нибудь казначей, через которого деньги идут… Ведь не бесплатно же вы существуете, ты думал об этом? Наверное, флажки шьете, форму…; Наверняка арендуете помещения… Оружие, между прочим. Вот тебе, говоришь, пистолет дали — его же купили где-то, он же денег стоит… Вот такой компот, сынище. Получается, вся ваша операция против какого-то врага была придумана специально, чтобы меня зацепить. И, значит, на самом деле еще неизвестно, кому он был враг. Может, как раз им, а нам друг. Хорошая комбинация, многоцелевая. Специалисты работали. Мало что нас с тобой зацепили, мало что убили, кого им надо было, так еще и шумиха опять: русские — это же сплошь нацисты и истребители нерусских… Много у вас таких операций делается?

Сын не ответил. Да Журанков и не ждал ответа. Ему нестерпимо хотелось погладить Вовку по голове, но он не имел на это права.

— Ты давно с ними? — спросил он.

— Нет, — нехотя проговорил сын. Помедлил. — С февраля… на зимних каникулах познакомился…

Журанков только головой покачал.

Как это звучало… Несовместимо. Школьные каникулы — и подонки, сующие детям пистолеты…

Журанков помнил школьные каникулы десятого класса. Сколько счастья поместилось в эти без малого две недели! Новый год с родителями и с друзьями, мама классных пирожных напекла, и с первым в жизни глотком шампанского! «Ты уже взрослый… можно…» Елка! Пахучая, колючая, с игрушками и лампочками… Много ли нам, небалованным, тогда надо было, чтобы взлететь на седьмое небо лучшего в году праздника… Разноцветные огоньки на ветках, смеющиеся молодые родители, замечательные друзья и полная свобода. Для чего человеку свобода? Чтобы быть собой. По телевизору столько фильмов показывают хороших, даже спозаранку! И можно на дневной сеанс в кино! А после — в снежки играть полдня! А стемнело — читать вволю, всласть! Как раз на последних зимних каникулах Журанков, он помнил это точно, прочитал, совершенно завороженный, цвейговского «Магеллана»… И потом, без перехода, — «Вселенную, жизнь, разум» Шкловского.

А теперь — младший воевода. Пистолет с нацистской символикой…

Вот и настало будущее.

Четверть века адских усилий и жертв, чтобы сменить то на это.

— Беги от них, — сказал Журанков. — Посвящения ты не прошел, так что беги. Затаись. Они подонки. И, наверное, предатели. Враги.

Слова были грубые и невыносимо пошлые, будто с ископаемых плакатов. Ежовщина. Интеллигентному человеку неловко, стыдно их произносить. Это же слова стукачей, вохровцев, вертухаев… Но других слов тут не было.

— А ты? — спросил сын.

Журанков не ответил.

Вообще-то он знал, что делать.

Не решил еще в деталях, но в принципе знал. Или вниз головой с моста, или как-то так. Материалы у Алдошина, и «Полдень» теперь без Журанкова, наверное, справится… А ТАМ до него никто не доберется. А когда до него будет не добраться, они и от Вовки отстанут. Зачем им Вовку сдавать, если Журанкова все равно нет.

А того, кого погубил Вовка, все равно не вернешь…

Про него лучше вообще не думать. В голове не укладывается…

— Я-то выберусь, — бодро сказал Журанков. — Контрразведка тоже ведь работает.

Сын медленно, с сомнением покивал. И вдруг застенчиво, очень по-детски глянул на Журанкова.

— Слушай… Глупо, но… ты помнишь стих про бегуна?

— Про бегуна? — обалдело переспросил Журанков.

— Ну да. У меня где-то в мозжечке застряло… еще с тех времен… — Вовка неловко отвел глаза. — Ничего толком не помню. Про бегуна, и все…