Оба, когда встретились, были без гроша за душой, а за несколько лет сумели выбраться из низов, стать уважаемыми горожанами… Не бывает денег, чтобы сразу и быстрые, и честные, и легкие. А папа нас любил. Жил, зная, что когда-нибудь его поймают, арестуют, но рассчитывал, что накажут лишь его, а семья останется обеспеченной.

Выведенное рукой отца признание жгло душу, душило, заставляя захлебываться в слезах.

– Но у тебя ведь есть брат, достойный юноша. Он сумел добиться в этой жизни всего сам. Без обмана и лжи. Заслужив свое место по праву. Потом, кровью и преданностью, – Хантер гладил меня по голове, успокаивая.

От этих простых прикосновений становилось легче. Наконец, в последний раз шмыгнув распухшим носом, я прогнусавила:

– Мы разочаровываемся в одних, чтобы была возможность поверить в других. Ты это имел в виду?

– Ну, не так глобально, – озадаченно почесал затылок сиятельный, – но суть ты уяснила.

Глянув на настенные часы, показывавшие, что еще чуть-чуть – и они возвестят о времени, когда пора пить чай, муженек провозгласил:

– А сейчас приводи себя в порядок. Мы едем в банк «Эторикрос». Ведь я, как заботливый и любящий муж, просто обязан открыть своей супруге личный счет, – и, полюбовавшись моей вытянувшейся физиономией, заключил: – И узнать, что это за 911 значилось в обрывке квитанции умершего бомбиста. Мне как раз принесли точную копию того клочка векселя.

Когда я уже встала и направилась к выходу, Хантер вспомнил:

– Да, магистр связался со мной и сказал, что расчеты все готовы. Через три дня, в новолуние – лучшее время для проведения ритуала.

В голове что-то щелкнуло.

– Но через три дня имперский бал.

– Ну, значит, совместим, – как ни в чем не бывало выдал супружник.

Приводила я себя в порядок, находясь в душевном раздрае. Отчего руки заплетали косу на автомате, и она получилась уложенной волосок к волоску. Гладко настолько, что даже на меня не похоже. Где-то я видела уже такую аккуратность. Причем во всем. Мысль промелькнула и исчезла.

Умывание и смена платья отчасти помогли мне прийти в себя.

Я пожалела, что любимый гаечный разводной ключ изъяли как улику синемундирные в парке. Без него я ощущала себя голой. Чтобы хоть как-то вернуть себе чувство защищенности, достала узелок, с которым приехала сюда. Отцовские гогглы с желтыми стеклами и крестовая отвертка. Решила прихватить и то и другое.

В дверь постучали, как раз когда я оправляла подол платья.

– Ты готова? – Хантер, одетый с иголочки, стоял на пороге.

– Почти. – Приколола шляпку с вуалеткой шпильками к прическе. – Вот теперь все.

Когда мы вдвоем под ручку чинно спускались с лестницы, нас узрела свекровь. Сначала она возмутилась: больным полагается лежать в постели, а не носиться как ошпаренным по городу, но, получив заверение, что это всего лишь небольшая прогулка с супругой (как ответил Хантер: «Нам всем полезно подышать свежим воздухом»), отчасти успокоилась.

Чтобы леди Голдери уверилась: мы идем недалеко и исключительно прогуливаться, пришлось отказаться от кареты и степенно вышагивать до угла.

А уже за ним Хантер, засунув два пальца в рот, совсем не по-аристократически резко свистнул, подзывая извозчика.

Мы забрались в закрытый экипаж. Сиятельный, которому, похоже, понравилось мое близкое соседство, решил было сесть рядом, но получил отказ, и ему пришлось довольствоваться местом напротив.

Карета неспешно ехала по улицам, а меня начало накрывать чувство опасности, грозящее перейти в банальную панику.

– Ты что-нибудь чувствуешь? – нервно спросила я у супруга.

Тот нахмурился, сделал несколько пассов руками.

– Перед тем как сесть, я проверил. Карета чиста от заклинаний.

И тут я поняла то, что оказалось для меня страшным до дрожи: я почувствовала механизм. Без толики магии, но у металла, пружины, запала и взрывной смеси в серебряном цилиндре имелся свой особый звук, что ли. Хромой Джо говорил, что каждый техномаг ощущает металл по-своему. Кто – по запаху, для других разные сплавы – разных цветов. А я вот их слышала. Не голоса, но звучание.

– Хантер, прикажи карете затормозить. Медленно. Плавно, – я сама не узнавала свой голос. Столько властных, холодных и решительных нот в нем звучало.

Сиятельный выполнил все без вопросов.

– А сейчас посмотри, что у меня под сиденьем. Там скорее всего маленькая коробочка или открытый механизм, соединенный с сиденьем.

Блондин распахнул дверцу, вылез из экипажа и, стоя ногами на брусчатке и игнорируя возмущенные, а порою шокированные взгляды прохожих, залез ко мне под юбку.

– Да. Так и есть. Там какой-то странный механизм. В нем не чувствуется никакой магии. Что это?

– Я полагаю, что бомба. Еще один посмертный подарок заграничного мага-подрывника. Если бы ты на него сел, то ничего бы не почувствовал ровно до того момента, когда бы она рванула. Я и то не сразу поняла, что это, – старалась я говорить ровно и уверенно. Отчего-то это казалось очень важным.

– Тебе можно встать? – Хантер побледнел, как беленое полотно.

– Нет.

Лорд поднял голову. Его взгляд встретился с моим. В глазах цвета стали, что смотрели на меня, плескалась отчаянная решимость.

– Сколько у нас времени?

– В зависимости от того, что там вообще, – я лгала.

Сейчас, когда все чувства обострились до предела, я почти физически ощущала, как пружина медленно, но верно оттягивает перегородку между серебряными корпусами взрывателя. В лучшем случае у нас две минуты, при условии, что я буду сидеть. Решу вскочить – не останется и мига. Рванет, не дав и призрачного шанса выжить.

– Давай я сяду вместо тебя, – сиятельный принял самое очевидное и самое идиотское из всех решений, которое только может быть.

– Ты же вроде не дурак, хотя так стараешься. – От напряжения хотелось одновременно смеяться, рыдать, но еще больше – язвить. – У нас разный вес, механизм сработает сразу же, едва изменится давление. И неважно, в какую сторону. Попробуй лучше плавно отсоединить пружину, – взяв себя в руки, начала я давать указания. – У меня под юбкой, на лодыжке резинкой закреплены отвертка и очки. Гогглы дай мне, отвертку возьми сам.

Чем хороши были именно эти отцовские гогглы – они позволяли видеть механизм изнутри, не вскрывая корпуса.

Чуть холодная рука Хантера скользнула по кружеву, достав из-под резинки очки с отверткой.

– И что дальше? – напряженно спросил он.

Я, нацепив окуляры, начала вращать линзу, меняя поляризацию, а вместе с ней – и глубину. Ткань юбки. Моя нога. Симпатичная бедренная кость. Сиденье. А под ним – механизм.

Хантер, тоже не терявший времени даром, запустил в ящеров (а заодно и в кучера) заклинанием стазиса. Карету же и вовсе вмуровал в мостовую. В таком щекотливом деле, как разминирование, миллиметры решают все. Дернись экипаж – и взлетит полквартала к бездновой бабушке. А потом сиятельный и вовсе накрыл нас куполом отчуждения. Прохожие шарахнулись от нас: неизвестно, что ждать от придурошного лорда стихий.