чистке это не учла. Надо было бы членов бюро ячеек проверить на одной из групп, а не разбрасывать по одному».

С ситуацией на механическом факультете Кутузов был близко знаком. Там тройка «старательно одергивала выступающих, якобы потому, что они повторяются. А на деле выступавшие давали новые факты по чистке. Отсюда следствие: одни бегут с чистки, другие – протестуют. Зажим». Комиссия 1‑й группы факультета «по какому-то соображению соединила для чистки 1 и 5 курсы. Люди друг друга не знают и присутствуют как зрители»[369]. Харитонов обвинял руководителей ячейки, что «они не рабочие, а настоящие рабочие не выступают». Филатов, тоже бывший оппозиционер, критиковал бюрократов, козырял своим производственным стажем. Усатов, в свою очередь, нападал: «У нас в организации имеется недостаточная настороженность к левой опасности, и она появляется довольно ясно в выборах в партийный комитет и бюро. <…> Откуда взяли факт, что против рабочих выступали служащие? Ведь это неверно, выступали все на равных условиях, как члены партии. <…> А спекулировать рабочим званием не следует, и прикрывать левые шатания рабочим званием никуда не годится». Брусникин тоже вмешался: «В партии не может быть деления коммунистов такого, как понимает Филатов». Этот оппозиционер с выговором «бесчестно спекулирует принадлежностью рабочего коммуниста»[370].

Если восстановленные в партии оппозиционеры атаковали Брусникина по классовой линии – мол, бывшие рабочие, наконец, входят в свои права, – то аппаратчики подчеркивали однородность ячейки. Риторическая баталия имела организационное измерение: за Брусникиным стояло общевузовское партбюро, но Кутузов и его единомышленники имели серьезную поддержку в ячейке механического факультета – там были сосредоточены почти все бывшие оппозиционеры.

Партийную номенклатуру взялся защищать Алексей Михайлович Кашкин: «У нас сейчас линия руководства верна, – заявил он, – спекулировать на отдельных ошибках нельзя и нечего сваливать на недостатки бюро. Обстановка сейчас трудная, и на особенно трудных этапах более слабые проявляются. <…> Последнее Бюро предупреждало о настороженности к левым, а ячейка мехфака выдвигает на ответственную руководящую работу бывших левых»[371].

Автор, укрывшийся под псевдонимом Томич, писал в «Красном знамени» о «новом выступлении Кутузова на ячейке», о котором говорят как о старом, «прошлое повторяется, постоянно выступает на ячейке со скандалом». Выступления Кутузова на партактиве ячейки механического факультета с самостоятельной резолюцией, «дружное голосование за нее бывших оппозиционеров диктует необходимость разрешения внутрипартийного положения недискуссионным порядком». В этой версии событий Кутузов пытался использовать своих людей, сидевших в разных институтских комиссиях, но был бит общими силами Брусникина и райкома. Его люди, Матвеев и Платонов, были выведены из состава бюро за «примиренчество», в первую очередь в отношении Кутузова. Все партийные активы факультетских ячеек вынесли одобряющие резолюции, констатировала газета. «Но наряду с этим нужно сказать, что обсуждение левых настроений до некоторой степени носило отпечаток дискуссии; <…> мы позволяем роскошь, дискуссируя вопросы, по которым есть решения съезда»[372].

Генеральный бой был дан при обсуждении дела Матвеева, еще одного оппозиционера, метавшегося, как и Кутузов с Голяковым, между Уралом и Томском. Кутузов этот бой проиграл, теперь жалел о нем: «Конечно, в практике работы и участия в партийной жизни ячейки я допускал ошибки, и наиболее существенная из них – это примиренческий тон моего выступления на первом партактиве (конец ноября) против левого загиба тов. Матвеева. Ошибку эту я признал и исправил на следующем активе (4‑го декабря) и на чистке»[373].

Коммунист с 1918 года и член районного комитета металлистов, Василий Васильевич Матвеев был сыном овчинника из Казанской губернии. После смерти отца 13-летний юноша переехал к брату на Урал, поступил в котельный цех, где проникся революционными идеями: «за участие в забастовке уволен». Во время службы в Красной армии прошел путь «от рядового до комиссара», участвовал в боях с Дутовым и белочехами. «Во время крестьянского восстания меня назначили в разведку, где попал в плен, просидел 14 дней в городе Колчедан». Матвеева освободили, он нашел себя в рядах Чека[374]. Кутузов и Матвеев дружили между собой, равно как и с другими инакомыслящими студентами. Так, например, Матвеев присутствовал при разговоре, когда приехавший из Новосибирска Пархомов выступил с крамольной мыслью организовать оппозиционные «пятерки». Матвеев был одним из тех, кто рекомендовал Кутузова к восстановлению в партии[375].

Во время заседания бюро партячейки института 28 ноября 1929 года завязался довольно острый спор о социальном составе студентов-коммунистов. Выступая с классовым азартом, характерным для первой пятилетки, Матвеев сделал очень острое заявление, «что вся головка членов бюро является служащими, а жмут на рабочую часть ячейки, и что если так дело пойдет, то рабочие свои выбросят партбилеты». По словам Кашкина, Матвеев призывал к классовой борьбе в ячейке, в «очень резких выражениях охарактеризовал нашу ячейку с той стороны, что у нас ячейка раскололась на 2 части, т. е. на рабочих и служащих, и что чистка идет примиренчески к правым и слишком строго к левым. Говорил, что в результате такой политики рабочие придут, сдадут партбилеты и скажут, правьте вы партией»[376]. Статья в «Красном знамени» дала следующую оценку неординарной риторике Матвеева: «Бывшим оппозиционерам не нравится, когда партийная ячейка призывается к более осторожному подходу к использованию на работе бывших оппозиционеров». Спрашивалось: правильна ли такая линия партийной ячейки? Нужно ли не допускать Кутузова и компанию к власти? «Совершенно правильна. – гласил ответ. – Но эта линия спекулирующим рабочим стажем Матвееву и Филатову не нравится. Тов. Матвеев позволил себе даже больше. Он вытащил старый из оппозиционного архива довод, будто бы рабочие-коммунисты положат вам на стол билет». Такое может сделать «только не раскаявшийся в своих ошибках троцкист. Помнятся нам эти речи Троцкого и Ко.? Эта спекуляция, хвастовство и слепые надежды обанкротившейся троцкистской оппозиции» на то, что якобы рабочий класс их поддерживает. «Так ставить вопрос члену партии непристойно»[377].

Бюро партийной ячейки СТИ созвало расширенное совещание актива, где ставился вопрос о клеветническом заявлении по адресу партийной организации со стороны бывшего оппозиционера Матвеева, а также о новой вылазке бывших троцкистов. «Выступление, что все рабочие бросят партбилеты – это буквально троцкистская фраза, – вопил Фельбербаум. – <…> Матвеев увильнул от вопроса о разрыве с оппозицией, не формально, а своим нутром». В выступлениях Матвеева «отразились все болезненные настроения, – уверял член партбюро Букатый. – Я считаю его заявление троцкистской оппозицией. Какая чепуха, классовая борьба в партии! Огульно брать под вопрос всех служащих, крестьян и т. д. есть Махальщина». Видимо, Букатый (или стенографистка, записывающая его слова) ошибся в слове «махаевшина» (ненависть к интеллигенции и вера в то, что только рабочие с производства годны в коммунисты). «Один ли