Проникновение промышленного капитала «извне» революционизировало содержание хозяйственного уклада кустарей, прерывало естественный путь его эволюции. Однако, как это было отмечено выше, влияние врывавшегося в традиционный хозяйственный строй экономического порядка было не всегда деструктивным. Было бы правильным сказать, что оно катализировало процессы, характерные для протоиндустриализации, и прежде всего формирование функциональной «ниши» мелкой промышленности, хотя, конечно, в общем, формирование индустриализации сужало сферу экономического присутствия традиционных кустарных промыслов.

Так, например, ткачество, повсеместно представлявшее собой домашнюю форму организации крупной промышленности, в большей или меньшей степени было развито во всех 13 уездах Московской губернии и занимало почти 10 % всего трудоспособного населения. Кустари-ткачи в 1870 г. выработали продукции на 20 млн рублей, что составляло четверть ценности тканей, произведенных в России, а полученная ими заработная плата покрыла половину всех платежей и повинностей, приходящихся на все податное население Московской губернии[93].

Помимо уже указанных направлений трансформации кустарных промыслов еще одним последствием модернизации стала актуализация нового явления – дальнего отхода кустарей Московской губернии. Мелкие промышленники Подмосковья в большом количестве уходили на заработки в южные, юго-западные губернии страны, Приуралье, Сибирь, вновь освоенные территории Средней Азии. Причем отходничество московских кустарей отличалось от аналогичного явления, например, Владимирской губернии. Там промышленники в основном отлучались для работы в столицах и других близлежащих городах. Отход, как правило, не прерывал связи с традиционным хозяйством. Отличался и профессиональный состав кустарей. Если владимирцы в основном являлись представителями строительных специальностей, то отходники из кустарной промышленности Московской губернии были представлены мастерами практически всех специальностей.

Отходничество кустарей Московской губернии приобрело массовый характер. Если средний удельный вес промышленников, уходивших на заработки за пределы населенного пункта постоянного проживания, составлял 21,7 %, то этот же показатель без учета женских промыслов, дававших практически нулевые его значения, достигал 38,4 %. Семья, сохранявшая свой социальный статус института социального общества, препятствовала вовлечению в отходничество женщин, являвшихся центральной фигурой, поддерживающей ее незыблемыми устои.

Главным обстоятельством, толкавшим кустарей на новые места, являлась ломка традиционных хозяйственных устоев, заставлявшая их искать возможность привычного «комфортного» заработка. Например, корреспонденты Н. В. Дворяшин и А. С. Гнезднов из Аксиньинской волости Звенигородского уезда так описывали причину массового отхода крестьян этой волости: «…хозяев кустарей прибывает, а спрос остается малым, и потому каждый стремится продать свои изделия, хотя с очень малой пользой, через что сами сбивают цены своих изделий»[94].

Таблица 3

Распределение крестьян, занятых местными отхожими кустарными промыслами, по видам производств в 1880 г. [95]

Другой корреспондент, Ф. В. Шувалов, из Шараповской волости того же уезда пишет: «Прежде здесь занимались тканьем кушаков, а в селе – витьем веревок, но теперь этим стали заниматься очень немногие по неимению работы и по низкой цене, новых промыслов никаких не возникает. Молодые мужчины почти все живут на стороне в разных ремеслах и приходят домой лишь на праздники и на короткое время летом во время сенокоса, а пожилые занимаются домашними работами» [96].

Таким образом, под действием модернизации в организме кустарных промыслов происходили изменения, ведущие к их трансформации в новое качество. Характеризуя структурно-функциональную дифференциацию, следует признать, что схематическое, хотя и основательно фундированное конкретным материалом, определение направлений социально-экономической трансформации кустарной промышленности неизбежно несет в себе определенную долю условности, так как действительный облик любой отрасли или вида производства кустарей был значительно богаче даже самой выверенной схемы. И тем не менее для описания таковых мы попытались организовать материал в таблицу, позволяющую представить общую картину этого процесса. Открывшаяся благодаря земской статистике[97] картина состояния кустарных промыслов в 70-80-е годы свидетельствует о наметившихся глубоких качественных изменениях в их содержании и направлениях развития. К концу 1880-х годов чуть больше половины (56 %) кустарных производств имели непосредственную связь с традиционными промышленными промыслами крестьян, в основе появления других лежали причины и условия, опосредованные модернизацией. Причем только 34,0 % отраслей кустарного производства сохранили традиционный облик и хозяйственный уклад. Другие (22 %) рукоделия, сохранявшие связь с традицией, поменяли специализацию, технологию и организационную форму. Как правило, один традиционный промысел, сохраняя в качестве одной из нескольких прежнюю специализацию, давал жизнь нескольким новым производствам. Но иногда, как в случае с игрушечным производством, в основе новой специализации лежало сразу несколько привычных для крестьян промышленных занятий.

Таблица 4

Структурно-функциональная дифференциация кустарной промышленности Московской губернии к концу 1880-х гг. (без отхожих промыслов)

Кардинальным образом модернизация отразилась на структурно-функциональном содержании кустарной промышленности. Представленная таблица говорит о том, что классическая схема развития кустарных промыслов в эпоху модернизации, подробно описанная в трудах В. И. Ленина, согласно которой признавались обоснованными лишь две парадигмы социально-экономической трансформации кустарной промышленности: имущественная дифференциация и включение в домашнюю систему крупной промышленности, требует существенной корректировки.

В результате естественной эволюции крестьянской промышленности процесс дифференциации и рождения хозяйственных единиц, кардинально отличающихся социальным статусом от основной кустарной массы, не достиг сколько-нибудь ощутимых масштабов. Даже к концу 1880-х годов в мелких предпринимательских мастерских было занято около 7 % кустарей. И это при том, что формирование всероссийского рынка и проникновение товарных отношений, прежде всего во внеземледельческие отрасли крестьянского хозяйства, должны были подстегнуть дифференциацию промысловиков.

Другое дело, что капитализация, привнесенная в кустарную промышленность «извне» в форме домашней системы крупного производства, объединила больше половины мелких промышленников. Кроме этого, форсированная индустриализация оказывала деформирующее действие на ход эволюции кустарной промышленности в целом. Часть кустарей уходила на «легкие» фабричные заработки, другая часть была вынуждена искать сферу приложения труда в производствах, не доступных или не выгодных для крупной промышленности, составлявших собственное функциональное пространство мелкой промышленности.

К концу 80-х годов XIX в. экономическая «ниша» мелкого промышленного производства уже начала формироваться. В производствах, находившихся вне функционального пространства крупных промышленных форм (прежде всего тех, в которых основная часть вновь создаваемой товарной стоимости составляли трудовые затраты кустарей).

Деформирующее влияние форсированной индустриализации и капитализации в 80-е годы XIX в. не приобрело тотального характера. В значительных масштабах (11,8 %) сохранялось мелкое производство, продолжавшее естественный эволюционный путь развития, и только 1,9 % промысловиков работали в традиционных отраслях