Факторы самоубийств среди городского населения России в 1905–1909 гг.

Факторы … Число самоубийств … %

Замечу, в советской России связь между изменением материального положения и самоубийств, как и в имперской России, также была очень слабой. Только со вторым пришествием капитализма в постсоветской России обнаружилась связь между экономической конъюнктурой и динамикой самоубийств.

Рассмотрим теперь динамику числа убийств (табл. 23).

Таблица 23.

Число убийств, зафиксированных полицией в 1846–1913 гг. (в среднем в год)

Годы … Убийства, тыс. … Убийства на 100 тыс. населения

В первые 20 лет после крестьянской реформы число убийств на 100 тыс. населения несколько уменьшалось, но в следующее 25 лет, начиная со второй половины 1880-х гг., возросло в 2,8 раза к 1906–1908 гг. Это обусловливалось ростом террора, революционного движения и карательных мероприятий. Только за 1901–1910 гг. от революционного террора пострадало около 17 тыс. человек, среди них около половины государственных служащих. На террор правительство отвечало репрессиями. За участие в восстаниях, погромах и бунтах в 1901–1912 гг. было казнено по приговорам военно-окружных и военно-полевых судов около 4352 человек. Карательные отряды повесили и расстреляли в 1905–1906 гг. около 6 тыс. человек и в 1906–1911 гг. — более 5 тыс. В восстаниях, погромах и бунтах убито и ранено приблизительно 88 тыс. Напомню: вдохновителем и организатором террора против государства выступала оппозиция. Общественность преклонялась перед террористами, а они чувствовали себя героями, смотрели на террор как на подвиг или религиозную жертву. По словам лидера эсеров В.М. Чернова, в России политический террор существовал «как система, как партийно-организованный метод борьбы против самодержавия».

Таким образом, тесной связи между числом убийств, с одной стороны, и экономическим положением и конъюнктурой — с другой, в России XIX — начала XX в. также не наблюдается. Отсутствовала она и в советское время. Зато с приходом капитализма в постсоветской России, как и в случае с самоубийствами, связь стала очевидной (рис. 2).

Общая преступность. Профессиональный и социальный состав правонарушителей позволяет до некоторой степени оценить степень неудовлетворенности жизнью отдельных социальных групп. В конце XIX — начале XX в., с точки зрения криминогенности представителей различных профессий (отношение доли лиц данной профессии в общем числе осужденных к доле лиц данной профессии во всем населении), на первом месте находились рабочие (11,2), на втором (с огромным отставанием) — лица свободных профессий и чиновники (2,3), на третьем — торговцы (1,9), на четвертом — предприниматели и ремесленники (0,9), на пятом — крестьяне-землепашцы (0,6). На долю 3,2 млн. рабочих приходилось около 30% всех осужденных. По криминогенности рабочие, в подавляющем числе крестьяне по сословной принадлежности, превосходили крестьян-хлебопашцев, проживавших в деревне, в 19 раз.

Большая криминогенность свободных профессий, торговцев и предпринимателей, в массе более состоятельных, чем крестьяне, свидетельствует: бедность, хотя и являлась криминогенным фактором, сама по себе не оказывала решающего влияния на рост преступности. В этом отношении весьма красноречивы также данные о преступности по сословиям. С точки зрения криминогенности сословий, в 1858–1897 гг. первое место принадлежало купцам (2,0), второе — мещанам и ремесленникам (1,7), третье — дворянам и чиновникам (1,5), четвертое — крестьянам (0,9), пятое — духовенству (0,3–0,4). Крестьянство уступало по криминогенности всем сословиям, кроме духовенства. После эмансипации влияние материального фактора на преступность увеличилось в другом смысле. Не бедность, а стремление разбогатеть любыми способами, не исключая и криминальных, часто служило мотивом преступления. Повышение роли богатства в системе ценностей, возможность через богатство сразу и радикально изменить свою жизнь к лучшему вводили многих людей среднего достатка в искушение.

Если уровень самоубийств, убийств и общей преступности отражают степень недовольства, фрустрации и агрессии, то следует признать: в конце XIX — начале XX в. интеллигенция и рабочие являлись самыми неудовлетворенными социальными группами. Их агрессия обусловливалась специфическими условиями их существования и особенностями менталитета. Высокая преступность рабочих объяснялась их маргинальным статусом: оторвавшись от привычных условий жизни и принятых стандартов поведения в деревне, освободившись от контроля семьи и общины, они тяжело адаптировались к фабричной и городской жизни, чувствовали себя отчужденными, что и служило источником антиобщественного поведения и негативных психических состояний.

Причина недовольства интеллигенции была иной — неудовлетворенность не столько своим материальным положением, сколько тем, что она не могла оказывать влияние на проходившие в стране социальные и политические процессы в надлежащей, по ее мнению, степени. Как справедливо пишет В.Х.: «Русский образованный человек во второй половине XIX в. имел больше возможностей участвовать в общественной деятельности и пропагандировать свои идеи, чем раньше. Но все же и он ощущал себя в положении маргинала (курсив мой. — Б.М.), постоянно сталкивавшегося с непониманием и сопротивлением окружающей среды, прежде всего власти. Это пробуждало в нем ожесточение, доктринерство, не располагало к конкретной практической работе». В начале XX в. наиболее активная часть интеллигенции, или общественность, чувствовала себя вполне созревшей для участия в государственном управлении: «Земские учреждения заслужили того, чтобы их считать необходимыми органами государственного строя, они доказали своею работой свою жизнеспособность, и без них едва ли мыслимо осторожное разумное движение всей жизни нашего отечества вперед, движение в порядке, с соблюдением всех лучших заветов русской земли». Интеллигенция жаждала большего контроля и гласности в общественных делах, стремилась к возможно широкому участию в политической жизни. Как утверждал либерально мыслящий ученый Ф.И. Вернадский: «Русские граждане, взрослые мыслящие мужи, способные к государственному строительству», хотели легально заниматься политикой.

Вторая половина XIX — начало XX в. сравнительно с первой половиной XIX в. отмечена сильным ростом общественного движения, нередко приобретавшего протестую и временами агрессивную и революционную форму. Протестовали все — крестьяне и рабочие, духовенство и дворянство, но в наибольшей степени интеллигенция. Как правило, в историографии это интерпретируется как показатель тяжелого невыносимого положения, прежде всего материального, доведенных до отчаяния трудящихся, в поддержку которых выступала интеллигенция. Однако материальное положение крестьян и рабочих постепенно и систематически улучшалось. В чем же тогда дело? Рост протеста при улучшении жизни, на мой взгляд, хорошо объясняют теории девиации, потому что все протестные движения можно отнести к девиантному поведению — протестующие не согласны с официально утверждаемыми целями жизни, со средствами их достижения или в целом с существующими порядками. Теории аномии, социальной дезорганизации и напряжения, на мой взгляд, наилучшим образом объясняют всплеск протестного/отклоняющегося поведения в пореформенное время.