Мы втроем заползли в воронку, чтобы держать военный совет. В первую очередь избавились от всего лишнего. Оставили на месте сухарные сумки, я выкинул обе планшетки. Винтовки тоже оставили в воронке. На нас теперь осталась только форма и маскхалаты, почерневшие от грязи. На руках оставались перчатки. Мы решили ползком и перебежками вернуться к ходу сообщения.

Первый связной вскочил и побежал. Когда он был в 20–30 метрах от воронки, я изготовился к старту, но второй связной меня опередил, и я оказался последним. Я вскочил и пробежал 10–15 метров, и тут вокруг запели пули. Бросился на землю. Дальше продвигался перебежками и ползком. Примерно через 100 метров на земле лежал один из связных, сраженный несколькими пулями. Я бросился на землю рядом с ним. Он не произнес ни слова. Наверное, он был уже мертв.

От этого места я сумел продвинуться еще на 50–60 метров вперед. Там лежало много побитых наших, и я подумал, что наша четвертая рота здесь полегла полностью. Позже я выяснил, что это был пункт эвакуации погибших. Отсюда их должны были вывозить в тыл на санях. Но это было уже невозможно. Погибшие остались лежать на поле боя.

Я заметил, что впереди в 100 метрах кто-то машет мне рукой из окопа. В то же время огонь стал стихать, так что я смог сделать длинную перебежку. Я подумал, что это наша вторая линия обороны и наши машут мне. Из окопа была видна только голова солдата. Я пустился бежать туда из последних сил. Когда я был в десяти метрах от окопа, оттуда выскочило около двадцати солдат. И что же я увидел? Они все были русские. Я застыл на месте, как будто окаменел. Я не понимал, сон это или явь. Несколько десятков русских поднялись из окопа и подошли ко мне, все оживились, и стало шумно. Все они говорили одновременно. Несколько солдат обыскали меня. Кто-то забрал фотоаппарат лейтенанта Уггла. Перчатки мне оставили. В результате у меня остались только часы, которые были спрятаны под маскхалатом, и обручальное кольцо.

Ко мне подбежал русский офицер, и начался длинный поход в тыл к русским, в плен. Впереди шел русский офицер, сзади двое солдат с винтовками на изготовку. Я шел вперед, смотрел вокруг, в голове был туман. Я видел русскую боевую технику — танки, механизированные части. В голове промелькнула мысль, что еще немного, и русская армия устроит парад победы на Сенатской площади в Хельсинки.

А солдаты — их были тысячи. Только в этом месте было явно больше одного пехотного батальона. Навстречу мне шли плотные колонны пехоты, они шли туда, где противник прорвал финскую оборону в самом слабом месте в Ляхде.

Как видно из моего рассказа, я попал в плен к русским при отступлении из «Миллионника». Два с лишним месяца плена в России — совсем другая история».

После обмена пленными Рафаэль Форт выяснил, что случилось с остальными защитниками «Миллионника»:

Арвид Аура, Иоханнес Бенгс и Курт Холмберг покинули ДОТ вскоре после нас, но на развилке ходов сообщения пошли налево и попытались уйти по дороге снабжения. Они тоже попали под обстрел русских, вернулись в ход сообщения и забились в «лисью нору» в стене траншеи. Через какое-то время на дороге появился русский патруль. Русские солдаты спрыгнули в траншею и прошли мимо «лисьей норы», не заглянув в нее. Пройдя пару сотен метров по ходу сообщения, русский патруль вернулся обратно и отправился восвояси, два раза пройдя в двух метрах от моих товарищей.

Когда стемнело, русские танки отправились в тыл заправляться горючим и пополнить боекомплект. Русская пехота также отошла назад и развела костры. Троица моих товарищей видела это, когда под покровом ночи сумела проскользнуть мимо русского боевого охранения и вышла на вторую линию обороны.

В результате в «Миллионнике» осталось четверо: фенрик Скаде, пулеметчик Олин, рядовой Гуннар Сторм из шестой роты и неизвестный финский сапер. Солдаты экипировались для прорыва из ДОТ, оставив внутри все лишнее, и стали ждать команды фенрика на прорыв. Фенрик Скаде, единственный офицер, хорошо знал расположение финских траншей и огневых точек, и солдаты полагались на него. Когда, по мнению Скаде, наступил хороший момент для прорыва, все четверо выскочили из ДОТ. Пройдя всего 20 метров по ходу сообщения на север, они увидели в ходу сообщения группу красноармейцев. В результате группе пришлось отступить обратно в ДОТ и запереться изнутри. Красноармейцы сразу окружили вход и предложили финнам сдаться. Скаде сдаваться в плен не собирался. Красноармейцы начали кидать в амбразуры гранаты, но все четверо уцелели.

Через какое-то время эти переговоры красноармейцам надоели, и ДОТ был подорван. Взрывом убило троих, рядовой Сторм был контужен и тяжело ранен, но остался жив. Он потерял сознание, через какое-то время очнулся, и обнаружил, что вся его левая кисть превратилась в кровавое месиво. Сторм пополз к пролому в стене, который образовался после подрыва. Когда он появился в проломе, красноармейцы открыли по нему огонь, но не попали. Какой-то командир приказал прекратить огонь, подбежал к Сторму и помог ему выбраться из пролома и встать на ноги. Таким образом, Сторм оказался последним, кто выбрался из ДОТ живым, искалеченный, как сам ДОТ».

Легенда о «Миллионнике» продолжала жить и после войны. В 1999 году руины ДОТ посетил ветеран 8-го пехотного полка, безуспешно штурмовавший ДОТ 12 февраля 1940 года. В 1999 году ветеран по-прежнему верил, что в ДОТ погибло 18 его товарищей.

Остается непонятным, когда именно был совершен окончательный подрыв «Миллионника», убивший его последних защитников. Рафаэль Форт говорит о том, что подрыв был произведен днем 13 февраля, но это единственное упоминание этого дня. Это означало бы, что Скаде, Олин, Сторм и неизвестный финский сапер ночевали в «Миллионнике» еще одну ночь с 12 на 13 февраля. В пользу версии Форта говорит оперативная сводка 255-го стрелкового полка № 140 от 03.00 13 февраля 1940 года, в которой упоминается только один взятый пленный, то есть сам Рафаэль Форт. Так или иначе уже днем 12 февраля ДОТ перестал действовать как боевая единица, так как в нем оставалось всего четыре бойца и вряд ли они вели огонь из пулеметов ДОТ.

Вернемся в центр укрепленного района, где 12 февраля 1940 года части 245-го стрелкового полка продолжили наступление вдоль дороги на Кямяря в сторону второй оборонительной линии финнов.

Уже в середине дня оборона в районе командного бункера рухнула и финны начали неорганизованный отход на вторую линию обороны. Необходимо отметить, что телефонная связь была полностью разрушена уже 11 февраля и больше не восстанавливалась. Использование связных также было малоэффективным в условиях прорыва обороны и всеобщего хаоса, так как многие связные погибали или прибывали с донесениями и приказами через час после написания донесения или приказа. Сплошной линии фронта не было, части 245-го стрелкового полка, саперы, связисты, отступающие остатки рот 9-го пехотного полка, контратакующие роты 8-го пехотного полка — все перемешались на поле боя. Днем 12 февраля, когда финским частям уже был отдан приказ на отход на вторую линию обороны, выяснилось, что группа радистов, посланная утром в командный бункер, сумела туда пробраться и установила связь с штабом 8-го пехотного полка. Штаб 8-го полка сразу дал им приказ на отход, но было уже поздно. Группа оказалась блокированной в командном бункере. По данным капитана Оксанена, в командном бункере оставалось также 29 раненых, в большей части шведскоязычных солдат из 9-го пехотного полка. Красноармейцы окружили бункер и заставили всех сдаться, угрожая взорвать бункер. Из 29 попавших в плен только девять вернулись в Финляндию после войны. Другие документы и рассказы очевидцев эти данные не подтверждают.