зале находилось человек пять его учеников, которым было лет по двадцать. Все они были очень хороши собой, одежда и шапки на них были новые и изящные. Учитель тоже был очень красив. Полки в зале были уставлены книгами, на столах было много кистей и тушечниц. В центре зала висела яшмовая доска, на которой золотом было написано: «Море учености, лес словесности». По бокам ее висели парные надписи на белой бумаге:

«Чтоб людей на путь наставить, изучи ты шесть канонов [285],

Чтоб людей учить, проникни в сотни сотен тайн заветных».

Увидев все это, Тан Ао и До Цзю гун не только не решались сделать шаг вперед, но и дышать боялись.

– Вот уж знатные люди великой страны, – шепнул Тан Ао До Цзю гуну. – Облик у них совсем не такой, как у всех прочих! В сравнении с ними мы выглядим какими-то простолюдинами.

Войдя в зал, они не осмелились обеспокоить присутствующих своими приветствиями, а остановились неподвижно в стороне.

Сидевший на возвышении учитель, держащий в руках ароматные четки, поглядел на них и поманил Тан Ао рукой:

– Входите, входите! Пусть этот ученый войдет!

Услышав, что учитель назвал его ученым, Тан Ао почувствовал себя так, словно учитель взглядом проник в его душу, и сильно удивился.

Что произошло дальше, вы узнаете в следующей главе.

Глава 22

Ученый муж из царства Белолицых

их удивляет непонятным текстом.

Они ведут беседу о животном,

которое недуги исцеляет.

Итак, услышав, что учитель назвал его ученым, Тан Ао в удивлении и испуге низко поклонился и сказал:

– Я вовсе не ученый, я торговец.

– А откуда вы родом, хотел бы я знать? – спросил учитель.

– Я родился и вырос в Поднебесной империи, – ответил Тан Ао, – а сюда приехал с товарами.

Учитель засмеялся:

– Родом вы из страны мудрецов – Поднебесной империи. На голове у вас шапка ученого, так как же вы можете говорить, что вы не ученый? Видно, боитесь, что я буду вас экзаменовать?

Тут только Тан Ао сообразил, что его выдала его шапка.

– В детстве я хоть и изучал каноны, но все позабыл, так как уже много лет занимаюсь торговлей, – сказал он смущенно.

– Пусть так, но все же вы, наверное, умеете слагать стихи и оды?

Совсем смутившись, Тан Ао ответил:

– Я никогда не сочинял стихов. Я даже «Книги песен» не учил.

– Родились в Поднебесной империи и не умеете сочинять стихов! – воскликнул учитель. – Быть этого не может! Зачем вы меня дурачите? Сейчас же говорите правду!

– Ей-ей, не умею! Разве я посмею лгать вам! – воскликнул Тан Ао.

– Ваша шапка явно свидетельствует о том, что вы ученый, как же может быть, чтобы вы не умели слагать стихи? Если вы не сведущи в науках, то зачем подделываетесь под наших ученых? Хотите этим ввести людей в заблуждение? Или вы думаете, что, приняв ученый вид, сможете открыть свою школу? Видно, вы так об этом мечтаете, что совсем готовы рехнуться. Ну, ладно, я сейчас дам вам задачу, посмотрю, какое сочинение вы напишете; если удачное, то я предложу вам хорошее место.

Сказав это, учитель взял книгу о рифмах.

Тан Ао готов был провалиться сквозь землю и в ужасе поспешил сказать:

– Если бы я хоть немного знал словесность, то, конечно, изложил бы, как умею, все, что знаю, вам, выдающемуся ученому, чтобы получить вашу оценку и указания. Неужели я стал бы отказываться от такого счастья! Да разве я не приложил бы все усилия к тому, чтобы получить то место, о котором вы говорите! Но я совершенно необразованный человек; умоляю вас, почтенный наставник, если не верите, спросите моих спутников, и тогда вы убедитесь, что я не обманываю вас!

Учитель обратился к До Цзю гуну и Линь Чжи-яну:

– Что, этот ученый действительно не знает грамоты и словесности?

– Он с детства занимается наукой; сдал экзамен на степень таньхуа, как же ему не знать грамоты и словесности? – удивился Линь Чжи-ян.

Чуть не топнув ногой от досады, Тан Ао подумал: «Шурин меня совсем зарезал!» Но в это время Линь Чжи-ян добавил:

– Я вам скажу по правде: он много знал, но, добившись почета и славы, совсем забросил книги. Все эти «Толкования слева» да «Толкования справа», все эти «Козлы» да «Козлихи» [286], что он зубрил когда-то, какие-то там не то белые, не то серые стихи, что он сочинял, – все это он давно позабыл. Сейчас у него в голове одни лишь «Своды законов» да разные счета торговых домов. Если вы хотите проверить его знание законов и умение считать на счетах, то в этом он окажется силен. А на хорошее место прошу вас предложить меня.

– Выходит, что этот ученый действительно забросил занятия, – сказал учитель. – Ну а вы и этот старик умеете писать стихи?

До Цзю гун поклонился:

– Мы оба всю жизнь занимались торговлей, грамоте не обучались, откуда же нам знать, как сочинять стихи? – ответил он.

– Так, значит, вы все из простого звания, – сказал учитель, а затем, обратившись к Линь Чжи-яну, спросил его: – Раз ты такой же, зачем же просишь у меня место? Если бы все вы смогли на год, на два остаться здесь, у нас, то я наверняка смог бы вас кое-чему научить. Скажу, не хвастаясь, если вы будете заниматься у меня, то я смогу передать вам столько знаний, что вам их хватит на всю жизнь, и, когда вы вернетесь к себе на родину, повторив пройденное со мною, вы добьетесь такой славы, что к вам на поклон явится не только друг из окрестных мест, но и, как говорится, «друг издалека».

– «Не радостно ли это?» – добавил Линь Чжи-ян, закончив фразу, которой начинается «Луньюй».

Услыхав это, учитель очень удивился; он встал, снял свои очки в черепаховой оправе, вытер глаза носовым платком и, уставившись на Линь Чжи-яна, спросил:

– Значит, вы все-таки знаете каноны. Зачем же обманываете меня?

– Да это я как-то случайно запомнил, но даже не знаю, откуда… – смутился Линь Чжи-ян.

– Ясно видно, что вы знатоки, – уверенно сказал учитель. – Чего ради отпираетесь?

– Знаете что, – сказал оправившийся от смущения Линь Чжи-ян, – если я вас обманываю, то охотно даю вам клятву, что готов буду в последующей своей жизни переродиться в книжника, с десяти лет засяду за зубрежку и не буду отрываться от книг, пока не помру, дожив до девяноста лет!

– Еще бы не