Спрятала лекарство в карман, протерла вспотевшие руки о джинсы. Расставила посуду. Удивительно, как у нее вообще получилось: пальцы не слушались, стаканы выскальзывали и норовили упасть. Она села, чтобы унять панику, подышала, представила себе закат в Альпах. Холмы, покрытые сочной травой, изумрудные еловые леса, белые пики гор… Она справится. Или все было зря. Ведь не могли же обе ее матери погибнуть просто так, впустую?! Она сделает их смерть не напрасной: не поведет себя, как трус.

– Я приготовил рагу, – старик Альберт внес дымящееся блюдо.

– Какая красота… – Мара с ужасом сглотнула.

– Накладывай, не стесняйся. Если твоя опекунша опоздает, и ей ничего не достанется, сама виновата.

Вукович… Она ведь поступила бесстрашно. И Мара так сможет.

Наколола вилкой кусок моркови, отправила в рот. Еда казалось ей горькой и картонной. А если он уже все понял? А если уже подсыпал какую-то гадость? Нет, вроде улыбается, травит байки… Нет-нет, он не мог догадаться… А если?..

– Ты плохо ешь… – старик поднял брови. – Что-то не так? Не вкусно?

– Нет, просто… – промямлила она.

– Ах, как же я мог забыть! Хлеб! Подожди, сейчас принесу! И мы не станем рассказывать Миле, что макали его в соус, верно?

Они исчез на кухне, и Мара спешно вытащила из кармана таблетки, раздавила их ложкой на салфетке и пересыпала в стакан дяди Альберта. Оставалось лишь надеяться, что терпкий клюквенный морс скроет неприятный привкус лекарства. Взболтала и поставила на место.

– Вот, держи! – старик Эдлунд с улыбкой протянул ей хлебную корзинку.

В булку он вряд ли мог подмешать что-то. Мара вытащила самую нижнюю и принялась ее сосредоточенно жевать, ожидая, когда же дядя Альберт выпьет свой морс. Но тот все говорил, говорил про Анды. Один раз даже протянул руку к стакану, но вспомнил очередной забавный случай и расхохотался.

– У меня даже есть фотографии! – он хлопнул себя по лбу. – Сейчас покажу. Удивительная была поездка.

Спустя пару минут он вернулся из спальни с увесистым альбомом.

– Вот. Только вымой руки! – предупредил он. – Здесь каждая фотография – раритет.

Маре пришлось сбегать в ванную, и когда она вернулась, морс дяди Альберта так и стоял не тронутым.

– А где вы покупаете клюкву? – она отпила из своего стакана, усевшись обратно за стол. – Разве она растет здесь?

Намеренно пыталась привлечь внимание старика к напитку, надеясь, что и он машинально сделает глоток. И получилось: он действительно поднес к бороде стакан и как следует отхлебнул, смакуя морс. Кажется, ничего не заподозрил.

– Конечно, растет! Местная нравится мне больше всего. Покупал в соседней деревне – прошлогодний урожай. Вот погоди, скоро пойдет черника…

Мара кивнула, потягивая сладковатый напиток. Стакан помогал ей скрывать лицо: она боялась, что не слишком убедительна в своей актерской игре. Допив, распахнула альбом: черно-белые снимки выглядели мутными, контуры животных с трудом можно было распознать.

– По… чему так… Где… – язык с трудом ворочался во рту, по подбородку стекла струйка слюны.

Одна подняла глаза и с трудом сфокусировала взгляд на старике: тот смотрел на нее с нехорошим прищуром.

– Жаль, ты такой же предатель, как и твой отец, – злобно произнес он, и комната, стол, альбом, да и сам дядя Альберт растаяли в черной пустоте.

Мару качало. Будто кто-то баюкал ее в больших, но отчего-то холодных руках. Сон был глубок и сладок, и казался единственной реальностью. Может, больше ничего не существует? Может, вся ее жизнь – это сон? Может, она сама себе приснилась?

Она видела сразу все: и Альпы, и гору, на которую поднималась со старым Сэмом. И даже маяк Линдхольма. Все слилось в единую картину, обволакивающее пространство, не имеющее времени и границ. Она увязла там и не хотела наружу.

Память пыталась подкинуть какие-то тревожные образы и мысли, но Мара отталкивала их от себя. Зачем волноваться? Суетиться? Шевелиться? Спать. Вот, что действительно нужно. Все должны спать.

Но кто-то мешал ей. Больно! Почему так больно? Что-то острое, и кожа будто горит… Уйди, я хочу спать! Оставь меня в покое!

Беспорядочно толкалась ногой, руками, но назойливые уколы и щипки повторялись. С трудом приоткрыла один глаз: темно, холодно, противно… Зачем было будить ее?!

– Ас… Ассань, – выплюнула она онемевшими губами.

Над ней маячило что-то белое.

– Удди… Ассань… Фу… – попыталась отмахнуться она.

Но белое нечто принялось противно кричать. Снова и снова. Мара попыталась заткнуть уши, но никак не могла понять, где же у нее все-таки голова. Долгий крик. Опять долгий. Короткий, короткий, короткий… На что-то это похоже… Господи, ну почему так громко?! Хочу в горы, в Альпы хочу! Отстань, белая фигня!

В нос ударил едкий запах, Мара фыркнула, дернула головой, и картинка стала чуть четче. Белая птица. Чайка, кажется. Прыгает, пихает какой-то флакончик. Девочка дернулась, и чайка затрепыхалась. Оживилась и закричала снова: два долгих, три коротких… Нанду? Но почему чайка? И откуда здесь?.. И где здесь?!

Мозг был еще мутный и будто набитый свинцом. Виски проткнули стальные гвозди боли. Но память возвращалась. Альберт Эдлунд, похищения, клюквенный морс… Он догадался. Он поменял стаканы.

Она огляделась: полумрак, железные стены. Прислушалась – море. И пахнет бензином. «Большая Ингрид», не иначе. Чуть поодаль лежали остальные. На сей раз Мара не стала всматриваться в их тела: мертвых Альберт не потащил бы за собой.

Итак, Нанду.

– Что ты… делаешь? Здесь? – она силилась облечь мысли в слова. – Нашел? Как?

Птица внимательно смотрела на нее.

– Ну да… Не хочешь… Не можешь, в смысле. Альберт… Тебя схватит. Где?

Чайка отрицательно покачала головой.

– Понятно… Нужно найти мой телефон. Наверное, дома… Или в кармане… Послать координаты Уортингтону. Последний номер, – Мара провела рукой по лицу.

Постаралась трансформироваться, но ничего не вышло, как она ни настраивалась. Проклятый гормон!

– Найди телефон, Нанду. Спутниковый. Здоровый такой… – ноги не держали ее, и она на четвереньках подползла к двери, подергала ручки: их заперли в трюме. – Найди мелатонин. Подмени таблетки… Дай безвредное… Даже я еле жива… А они… Столько дней… Надо прекратить. Слышишь?

Чайка кивнула и выбралась через небольшое окошко под потолком. А Мара устало опустилась на пол. Она изо всех сил старалась не спать, но сон был сильнее нее, и веки снова слиплись сами собой.

В следующий раз было легче просыпаться. Она слышала стук шагов, металлический скрежет. Тяжелое хриплое дыхание. Старик Эдлунд пришел ее проведать. Она не шевелилась, не открывала глаз, но чувствовала его присутствие. Большие шершавые пальцы раскрыли ей рот, на язык попала таблетка, полилась вода, и Мару погладили по шее, как собаку. Она сглотнула, таблетка провалилась внутрь. Оставалось только надеяться, что Нанду успел подменить препарат. Затем послышались шорох и бульканье, видимо, ту же манипуляцию дядя Альберт проделал с остальными. Хлопнула дверь, звякнула задвижка и все стихло.