Раманус медленно приближался к дому в течение остатка лета и начала осени. Судно плыло вниз по реке, и вся собранная на внутренних землях дань перевозилась на большой Корабль дани с широкими, надутыми парусами. Он медленно приближался к побережью, собирая налоги и пошлины в определенных городах Корте и Азоли.

В Корте действительно был неурожай, пришлось потрудиться, чтобы собрать положенное. Дважды они долго стояли на якоре, пока капитан водил отряд к внутренним постам. И все время Раманус искал женщин, которые могли принести большую пользу, чем просто заложницы или символы проявления власти Играта. Женщин, которые могли бы подойти самому сейшану и таким образом сделать карьеру одному капитану Корабля дани, который уже почти созрел для должности на суше после двадцати лет в море.

Нашли три возможные кандидатуры. Одна из женщин была благородного происхождения, о ее существовании узнали от доносчика. Ее захватили только после того, как не без сожаления сожгли дотла имение ее отца в Корте.

Наконец, когда уже наступала осень, прекрасная даже в плоской, неприглядной Азоли, когда дожди ослабели, Корабль дани проскользнул по коварному фарватеру пролива Азоли и вошел в воды Кьярского моря. Несколько дней спустя, с триумфом раздувая красно-золотые паруса, он вошел в большую гавань острова, прославляемого в песнях столько лет, что и не сосчитать.

Корабль дани Рамануса привез золото, драгоценные камни, серебро и разнообразные монеты. Кожу из Стиванбурга и резные скульптуры из Корте. Огромные круги сыра с западного побережья Азоли. Там были пряности и ножи, хрусталь, шерсть и вино. Были две женщины из Корте и одна из Азоли и, кроме этих троих, еще одна женщина, особенная. Эта была черноволосая, кареглазая красавица, известная всему полуострову к тому времени, как их путешествие завершилось, как женщина, которая едва не развязала войну.

Ее звали Дианора ди Чертандо.

Дианора, с самого начала намеревавшаяся попасть на остров, с первых ранних наметок плана, когда она сидела одна у погасшего очага летней ночью в молчаливом доме своего отца. Которая ожесточила себя — как это приходится делать воинам перед битвой, — готовясь быть захваченной и привезенной сюда и запертой на всю жизнь в сейшане тирана. Она выстроила этот план пять лет назад, девочка со смертью в сердце, когда погиб отец и ушел брат, а мать ушла еще дальше. Образы всех троих вставали в ее снах из пепла ее сожженной земли.

И смерть все еще была здесь, вместе с ней, на этом корабле. Ей все еще снились те сны, но теперь сказочная Кьяра приближалась под ясным небом, и вместе с ними появилось нечто другое: она почти не могла поверить в то, как повернулась линия ее жизни. Как выпали карты, совершенно неправильно, и все же точно так, как она задумала с самого начала.

Она попыталась увидеть в этом предзнаменование и, входя в этот новый мир, три раза сжала большой палец в кулаке, чтобы ее желание сбылось.

Странно, размышляла Дианора, продолжая перемещаться среди толпы в Зале аудиенций, в лучах весеннего солнца, льющегося сквозь витражи над головой, как такие ясные знамения юности переплавляются временем в многослойную неопределенность взрослой жизни.

Сделав глоток из своей украшенной драгоценными камнями чашки, она взглянула на ситуацию с другой стороны. Что она просто позволила возникнуть трудностям и нюансам. Что истина осталась точно такой же, как в день ее прибытия. Что она ничего не делает, только прячется: от того, кем она стала и чего еще не сделала.

Это был главный вопрос ее жизни, и снова она отталкивала его прочь, к границам сознания. Не сегодня. Не днем. Эти мысли принадлежали только ночам в сейшане, когда один лишь Шелто у двери мог знать о ее бессоннице или заметить следы слез на щеках, когда приходил будить ее по утрам.

Ночные мысли, а сейчас ясный день, и вокруг очень много людей.

Поэтому она направилась к человеку, которого узнала, и улыбка коснулась ее глаз. Грациозно балансируя своей чашкой, она по-игратянски, тройным реверансом, приветствовала тучного, одетого в темное мужчину с тремя массивными золотыми цепями на шее.

— Приветствую, — пробормотала она, выпрямляясь и придвигаясь ближе. — Вот так сюрприз. Как редко столь занятой смотритель Трех Гаваней благоволит оторваться от своих срочных дел и уделить минуту старому другу.

К сожалению, Рамануса было трудно смутить или обескуражить, как всегда. Дианора пыталась заставить его выйти из себя еще с тех пор, как ее ночью скрутили, словно телку, на улице перед «Королевой» и утащили на корабль.

Сейчас он просто ухмыльнулся. С годами Раманус отяжелел, а в последнее время еще больше из-за того, что выполнял свои обязанности исключительно на суше, но все равно он оставался все тем же человеком, который привез ее сюда.

Одним из немногих игратян, которые вызывали в ней искреннюю симпатию.

— Придержи свой острый язычок, девочка, — шутливо прорычал он. — Не вам, праздным женщинам, которые целый день только и делают, что зачесывают волосы наверх и вниз, а потом снова наверх для поддержания формы, критиковать нас, тех, кто ревностно выполняет свои тяжелые обязанности, недосыпает и седеет раньше срока.

Дианора рассмеялась. В густых черных кудрях Рамануса — предмете зависти для половины сейшана — не прослеживалось ни единого седого волоска. Она выразительно посмотрела на его черные локоны.

— Я лжец, — невозмутимо согласился Раманус, наклоняясь вперед, чтобы никто не мог подслушать. — Зима выдалась абсолютно спокойная. Совершенно нечего делать. Я мог бы нанести визит, но ты же знаешь, как я ненавижу эти хождения ко двору. У меня пуговицы отлетают во время поклонов.

Дианора снова рассмеялась и быстро сжала его руку. На корабле Раманус был к ней добр, а потом неизменно почтителен и дружелюбен, даже когда она была просто еще одним новым телом в сейшане короля, пусть даже довольно известным. Она знала, что нравится ему, и еще знала, от самого д'Эймона, что бывший капитан Корабля дани оказался способным и дельным администратором.

Именно Дианора помогла ему занять эту должность четыре года назад. Для моряка большая честь получить место смотрителя, который следит за порядком в гаванях всех трех главных портов Кьяры. Судя по несколько поношенной одежде Рамануса, оно было слишком близко к трону и не приносило большой прибыли.

Размышляя, она цокала языком по верхним зубам, и Брандин подшучивал над этой ее привычкой. Он утверждал, что такое цоканье всегда предваряло просьбу или предложение. Он очень хорошо ее знал, и это пугало Дианору не меньше всего остального.

— Это всего лишь случайная идея, — тихо сказала она Раманусу, — но тебе бы не хотелось пожить несколько лет на севере Азоли? Я вовсе не хочу от тебя избавиться. Это скучное место, как всем известно, но у него есть свои возможности, и мне бы хотелось, чтобы ими воспользовался порядочный человек, а не какой-нибудь жадный кровопийца, из тех, что так и вьются здесь.

— Место сборщика налогов? — очень тихо спросил он.