Дианора кивнула. Его глаза слегка расширились, но с выработанной годами сдержанностью он больше никак не проявил интереса или удивления.

Мгновение спустя Раманус бросил быстрый взгляд через ее плечо в сторону трона. Дианора уже поворачивалась туда же, предупрежденная необъяснимым предчувствием.

Поэтому она стояла лицом к Островному Трону и к двери за ним к тому моменту, когда жезл герольда дважды негромко стукнул о пол и в зал вошел Брандин. За ним шли двое жрецов и жрица Адаона. Рун быстро заковылял вперед и встал рядом, одетый точно так же, как король, если не считать шапки.

Брандин однажды сказал ей, что даже если бы двадцать герольдов оглушительно провозгласили его появление, не удалось бы добиться большей демонстрации власти. Любой дурак со средствами мог привлечь к себе внимание подобным образом. Но лучше всего проверить степень своей власти, ее истинную меру, если войти незаметно и посмотреть, что случится.

Случилось то, что случалось всегда. Все находящиеся в Зале аудиенций в последние десять минут пребывали в состоянии ожидания, словно застыли на краю утеса. Теперь, так же единодушно, двор ринулся выражать свое почтение. В переполненной комнате уже прекратились все разговоры к тому моменту, когда тихие удары церемониального жезла герольда объявили о приходе короля. В этой тишине два скромных удара о мраморный пол прозвучали, словно раскаты грома.

Брандин был в прекрасном настроении. Дианора определила это с противоположного конца зала, еще даже не получив намека от Руна. Сердце ее ускоренно забилось. Оно всегда билось так, когда Брандин входил в ту комнату, где она находилась. Даже через двенадцать лет. Даже сейчас, несмотря ни на что. Так много линий ее жизни вело к этому человеку и уводило от него или сходилось, безнадежно переплетаясь, в нем.

Сначала он посмотрел на д'Эймона, как всегда, и тот с непроницаемым лицом низко поклонился ему на игратянский манер. Потом, как обычно, повернулся к Солорес и улыбнулся ей.

Затем к Дианоре. Как она ни владела собой, как ни старалась, но все же ей не вполне удавалось справиться с тем, что с ней происходило, когда взгляд его серых глаз находил ее глаза и погружался в них. Его взгляд был похож на прикосновение, мимолетное, но ощутимое, одновременно жгучее и ледяное, как сам Брандин.

И все это в одном взгляде, брошенном через переполненную комнату. Однажды, много лет назад, в постели, она осмелилась задать ему вопрос, который давно мучил ее:

— Ты пользуешься магией, когда любишь меня здесь или когда мы встречаемся в общественном месте?

Дианора не знала, какой ответ ей хотелось бы получить или какой реакции ожидать. Она думала, что ему может польстить подобное предположение или, по крайней мере, позабавить. Но с Брандином никогда нельзя быть ни в чем уверенной, его мысли бежали слишком прихотливо, а ум был слишком изощренным. Вот почему задавать ему вопросы, особенно что-то раскрывающие, было опасно. Но для нее это было важно: если он ответит да, она попытается снова раздуть свой убийственный гнев. Гнев, который, по-видимому, угас в ней здесь, в странном мире этого острова.

Наверное, у Дианоры было очень серьезное лицо; он повернулся на своей подушке, подперев голову одной рукой, и посмотрел на нее из-под ровных бровей. Потом покачал головой.

— Не так, как ты думаешь. Я ни на что не действую и ничего не контролирую своими чарами, кроме зачатия. У меня больше не будет наследников. — Она знала об этом; все его женщины знали. После паузы он осторожно спросил: — Почему ты спрашиваешь? Что с тобой происходит?

На мгновение ей показалось, что она уловила в его голосе колебание.

— Слишком многое, — ответила она. — Происходит слишком многое.

В тот единственный раз она сказала чистую правду, правду потерявшего невинность сердца. Его проницательные, ясные глаза светились пониманием. И это ее испугало. Она снова скользнула поближе к его телу, движимая своим страстным порывом, потом легла на него сверху, чтобы все началось опять. Все — предательство и воспоминания, смешанные с желанием, как в том янтарном вине, которое, как говорят, пьют боги Триады — слишком крепком для простых смертных.

— Ты серьезно насчет этой должности в Азоли?

Голос Рамануса звучал тихо. Брандин не пошел к трону, а непринужденно прошел в зал — еще одно свидетельство его милостивого расположения духа. Рун с кривой ухмылкой тащился следом за ним.

— Признаюсь, я никогда даже не думал об этом, — прибавил бывший капитан.

Дианора с усилием вернулась мыслями к нему. На секунду она забыла о своем вопросе. Так действовал на нее Брандин. Это нехорошо, подумала она. По многим причинам нехорошо.

Она снова повернулась к Раманусу.

— Я говорю совершенно серьезно, — сказала она. — Но я не была уверена, захочешь ли ты получить эту должность, даже если это возможно. Твое нынешнее положение выше, и это, в конце концов, Кьяра. Азоли может дать тебе шанс разбогатеть, но полагаю, ты представляешь себе, что с этим связано. Что для тебя имеет значение, Раманус?

Вопрос был задан в лоб, что было недопустимо с точки зрения вежливости, особенно в отношениях с другом.

Он мигнул и стал теребить одну из своих цепочек, знак должности.

— Вот к чему это сводится? — неуверенно спросил он. — Ты так на это смотришь? Разве не могут двигать мужчиной перспективы нового, трудного дела или даже — рискуя показаться глупым — желание служить своему королю?

Теперь заморгала Дианора.

— Ты меня пристыдил, Раманус, клянусь, — через секунду просто ответила она. — И положила на его рукав ладонь, чтобы остановить его возражения. — Иногда меня удивляет то, что со мной происходит. Все эти интриги, которые здесь процветают.

Дианора услышала приближающиеся шаги, и следующие слова предназначались столько же для человека за ее спиной, сколько для стоящего перед ней.

— Иногда я спрашиваю себя, что этот двор со мной делает?

— Могу ли я тоже поинтересоваться этим? — спросил Брандин Игратский. Улыбаясь, он присоединился к ним. Но не прикоснулся к ней. Он очень редко прикасался к женщинам сейшана при посторонних, а это был игратянский прием. Они знали его правила. Вся их жизнь подчинялась его правилам.

— Милорд, — произнесла Дианора, оборачиваясь и приветствуя его жестом. В ее голосе звучали провокационные нотки. — Вы находите меня более циничной, чем я была тогда, когда этот ужасный человек привез меня сюда?

Насмешливый взгляд Брандина переместился с нее на Рамануса. Не то чтобы ему нужно было напоминать, какой именно капитан привез ему Дианору. Она знала это, и он знал, что она знает. Все это являлось неотъемлемой частью их словесного танца. Его ум заставлял ее напрягать свой до последних пределов, а потом отодвигал эти пределы еще дальше. Она заметила, возможно, потому, что только что говорила об этом с Раманусом, что в бороде Брандина появилось столько же седых волос, сколько осталось черных.