– Били?

– Случалось, что и били… но она сдачи давала. Злобно так. Не боялась крови. Родители, конечно, приходили жаловаться. И кого слушать будут? Мамочек-папочек или старую алкоголичку, которой плевать, что с ее внучкой происходит. Вот сейчас думаю, может, будь мы добрее, все б иначе повернулось?

На этот вопрос Дашка не знала ответа.

– Она начала воровать. Сначала понемногу, но потом осмелела. Подружилась с пацанами, которые постарше. Ну, как сказать, подружилась. Она им многое позволяла. За деньги. Или еду…

Лена покачала головой и, ткнув сигаретой в слой серого пепла, зло сказала:

– Она нарочно выбирала таких, которые всем нравятся. Назло. И те ходили следом. Вот что в ней было такого? Ни рожи, ни кожи, одни глазищи да наглость. А эти… что собачата. Все знали, что Кара – шалава! Плевать же было. Главное, чтоб с ними… ох и дуры мы.

Дуры. Определенно. И Дашка в числе первых. Тянет Славке позвонить, сказать, чтоб приехал. Послушал. Понял, что за зверь была Карина. И почему она им стала.

– И ведь слова поперек не скажи. Манька, которая старше меня на год была, как-то обозвала Кару проституткой… ее подкараулили. И в сарай. И чего там делали – все знают. Только Манька побоялась заявление подавать. Увезли ее родители. А мы бояться стали. И вроде вспоминаю себя. Сикуха сикухой, а страшно. Кара у нас королевой… была у нее такая глупая фантазия, что она на самом деле королева. Ее в роддоме перепутали. И родители настоящие вот-вот объявятся. Или не объявятся. Она их сама найдет и пожалеть заставит, что бросили. В ней столько злобы было, что и не рассказать.

Дашка кивнула и задумалась над тем, над чем частенько думала. Откуда в людях злость берется? От других людей с их безразличием? Достается с генами, как цвет волос или глаз? Или появляется сама по себе?

– Что было потом?

– Потом… ее увезли в приют. Силой. Я знаю, что тут родители постарались. И приют выбрали такой, который подальше. Чтоб наверняка. Всем и полегчало.

– Больше она не появлялась?

– Ну… – Ленка постучала обгрызенным ногтем по столу. – Была тут… с полгода назад, что ли? Я ее не узнала. Вся такая из себя… в куртке кожаной. И в юбке короткой. Шпильки – во!

Ленка растопырила пальцы.

– Она долго тут была?

– Да месяц или два. Бегала за куревом. Сначала злая, а потом вдруг довольная такая как-то привалила. Шампанского притащила. Мол, удачу обмыть не с кем.

– Какую?

– Вроде жениха нашла себе… что-то болтала, только я вполуха слушала. Жалко еще стало. Если уж за удачу выпить не с кем, кроме меня, то разве это удача? Еще подумала, что поматросит ее жених и все. А она и вправду сгинула.

– А где она жила?

– Да если по улице и прямо пойдете, то седьмой дом. Ворота зеленые. И почтовый ящик на них. Там велик во дворе гниет еще.

– Чей это дом?

– Антончиков. Жила тут одна семья. Уехали…

– Давно? – Дашка не могла понять, зачем ей эти факты, напрямую к делу не относящиеся, но чутье утверждало, что факты эти нужны. И Дашке следует быть очень и очень внимательной.

– Давно. Не нашенские были… а до них еще кто-то… и до того. Там двери открытые. Мне бы тоже уехать, да только куда? Вот скотина-то… я ж ему все. Работала как лошадь. А он мне?

Ленка задумалась над тяжкой женской долей и общей несправедливостью жизни. Кажется, она и не заметила Дашкиного ухода.

Славка половину ночи просидел на кухне, поедая бутерброды, блины и еще что-то, что удалось найти в холодильнике. Была за ним с детства такая особенность – когда нервничал, то ел без меры. И главное, вкуса особо не ощущал, только потребность жевать.

Он заставил себя уйти с кухни и лечь в постель – его гостевая комната давным-давно была обжита и вряд ли уже могла и дальше называться гостевой.

На душе было муторно.

Выходит, Леха знал с самого начала… и делал вид, что не знает.

А теперь вдруг сказал.

Вот и как быть? Запоздало раскаяться? Прощения попросить? Сказать, что все получилось случайно?

Не случайно, в этом-то и правда. Славка же видел, чего добивается эта тварь. Она вилась рядом, дразнила словно бы нечаянными прикосновениями, случайными взглядами и хрипловатым гортанным голосом, от которого кровь закипала. Он сам себя ненавидел.

И держался.

Столько, сколько сумел. Месяц почти. Говорил, что Кара – невеста друга. И Леха не заслуживает такого. Сам же себя убеждал, что она все равно изменит, если не со Славкой, то с кем-нибудь другим. А он Лехе признается. Откроет глаза и заставит вышвырнуть эту тварь из дома.

Потом была случайная встреча в кафе. И разговор, наполненный двусмысленными фразами. Пустяковая просьба. Съемная квартира. Кровать. Ванна. И снова кровать.

Лехин звонок и собственное вранье, от которого Славку едва не вырвало. Карин смех.

– Все вы одинаковые… принцы с большой дороги.

Она прогнала его, как прогоняют надоевшую собачонку. Но не прошло и пары дней, как позвонила. И назвала адрес. Славка клялся себе, что едет лишь затем, чтобы раз и навсегда решить эту проблему.

Проблема решалась периодически.

Ей нравилось ощущать свою над Славкой власть, убеждаться, что он – ничем Кары не лучше. Подлый, двуличный человечишко… и вот получается, что Леха знал.

Все время знал.

Только молчал. Из жалости? Или по другой причине, которая Славке непонятна? Главное, Леха разозлился. На самом деле он редко выходил из себя, но сегодня точно был на грани. Из-за девчонки… Ну вспылил Славка. День нервный, жизнь нервная, с кем не бывает?

А Леха бесится.

Плохо. Кажется, хуже, чем Славка предполагал.

И сон, который дал бы передышку, не шел. Славка выбрался из кровати и подошел к окну. Рассветало. По-осеннему медленно, с мутным воздухом, рваными облаками и зыбким светом, который искажал очертания деревьев. Те оживали, шевелились, тянулись друг к другу осклизлыми ветвями. Их движения были подчинены неслышимой человеческому уху музыке.

По двору шел человек.

Сперва Славка подумал, что это кто-то из охранников, но тут же понял: охрана не заходит во дворы без приглашения.

Тогда кто?

Человек не спешил. Он двигался не от дома, а к дому. Зачем?

Затем, что при таком количестве комнат и Лехином раздолбайстве в этот дом несложно проникнуть. Штаны Славка застегивал на бегу. И только оказавшись на лестнице, понял, что действовать надо тихо.

Он спускался, стараясь держаться в тени, и сердце бешено колотилось, напоминая, что Славка – вовсе не герой. Он не умеет драться. И безоружен… а тот, который пришел в дом?