Оцарапавшись о лёд и шершавое дерево, Флинн онемевшими пальцами откинула примёрзшую крышку люка – и оттуда на неё глянуло чьё-то лицо. Кожа вся в складках от ветра и непогоды, а мертвенно-бледное, словно восковое, лицо смёрзлось в безумную ухмылку. На туго стянутых волосах сидели старые кожаные очки с поцарапанными защитными стёклами.

Флинн на секунду оцепенела, и глаза её округлились, узнавая. «Мадам Флорет!» – пронеслось у неё в голове. Но в той, паразитом прицепившейся внизу под поездом, не было больше ничего человеческого. Широко раскрытые глаза не блестели, а в высоко поднятых уголках рта застыл холод.

В ушах у Флинн волнами накатывал перестук колёс по рельсам. Маленький камешек с острыми краями прыгнул в люк прямо на лицо, но существо под поездом не шелохнулось: острые зубы, торчащие в искажённой улыбке, мёртвые глаза, тихий блеющий смех, словно при плохой радиосвязи.

«Много зла произойдёт, поезд скоро гибель ждёт».

Флинн вскрикнула. Вскочив, она подвернула ногу, споткнулась, и её бросило на дверь купе. Долю секунды она в отчаянии искала какую-то опору, затем дверь откатилась. Спиной ввалившись в купе, Флинн с размаху стукнулась затылком о шкаф. Всё вокруг мгновенно почернело.

Озёра, которые круто огибал Всемирный экспресс, лёд, с треском ломающийся между колёсами и рельсами, покачивание на обветшавших рельсах – тысячи всяких вещей проникали в сознание Флинн. Она была не больше чем развеянным ветром снегом, лепящимся к поезду, всего лишь шёпотом в ночи, тишиной в коридорах. Бесконечно долго, так казалось, экспресс всё ехал, и ехал, и ехал. А затем внезапно всё стихло.

Кряхтя, словно жизнь с шумом возвращалась в её тело, Флинн открыла глаза. Далеко над ней по потолку комнаты, который при свете дня, вероятно, был голубым, порхали нарисованные дрозды. Нос ожгло резким запахом дезинфицирующего средства, к которому примешивался пряный аромат леса и луга.

На Флинн обрушились мысли, воспоминания, страхи, чувство опасности.

«Много зла произойдёт, поезд скоро гибель ждёт».

Она вдруг поняла, о чём её хотели предупредить мигающие светильники.

– Это мадам Флорет, – ошеломлённо пробормотала Флинн. Во рту всё пересохло и обложило, словно она несколько дней ничего не пила. – Много зла – это мадам Флорет! Она вернулась в поезд…

– Ха! – громко ответил чей-то высокий голос. Он прозвучал резко и шёл откуда-то из темноты купе. – Какая чушь!

Флинн, испуганно вскинувшись, ощутила под собой жёсткую низкую койку. Рядом с ней уходило ввысь широкое окно. Ночь за ним была светлее, чем здесь, внутри. Флинн видела, как в горах снега отражается лунный свет.

– Кто здесь? – спросила она, прищурившись в темноту купе. – Где я? Почему поезд снова стоит?

Порхающие буковки на оконных рамах, которые обычно исправно показывали, мимо каких мест проезжает поезд, замёрзли в движении и шипами торчали из деревянной рамы, словно треснувшая от холода кора дерева.

– Мы в больничном купе, – прошептал кто-то худенький рядом с ней. Это была Пегс. Она сидела по-турецки на обитом сине-зелёной тканью стуле – плечи опущены, руки сложены на коленях. Вместо форменной юбки, в которой Флинн видела её в последний раз, она надела практичные жокейские брюки, а её обычно гладкие короткие волосы были взлохмачены. – Стуре нашёл тебя в своём купе без сознания и вызвал доктора Бентли, – объяснила она. – Вскоре после этого Всемирный экспресс застрял в снежных заносах. Свет вырубился, и в коридорах стало жутко холодно. Доктор Бентли пропал и… – Тяжело сглотнув, она поплотнее закуталась в своё красное пальто. Шею она обмотала поверх пальто родительской шалью. – Ты здорово стукнулась головой, понимаешь? И два часа пролежала без сознания. Гарабине пришлось приводить тебя в чувство нюхательной водой, которую доктор Бентли смешал для неё. Она жутко воняет аммиаком.

В темноте купе кто-то засмеялся. Смех этот походил на ехидное «ха-ха-ха» какой-нибудь ведьмы.

Флинн в испуге обернулась:

– Кто здесь ещё? Покажись!

У её кровати висела мерцающая чёрным светом лампа Гемфри. Флинн поспешно посветила ею вглубь комнаты. С бьющимся сердцем она всмотрелась в запертые стеклянные шкафы рядом с кроватью. В её отражение вгрызалась ночь. Из темноты выступили очертания чьей-то стройной фигуры с блестящими волосами: Гарабина. Она тоже надела поверх школьной формы плотное зимнее пальто.

Флинн нахмурилась. Что, чёрт побери, здесь делает Гарабина?! Она что, правда ей помогала?

– В высшем обществе это называют не нюхательной водой, а водой Люции, – объяснила Гарабина, покачав бутылочкой с золотистой жидкостью. – И она не воняет, а имеет ярко выраженный запах, а именно – ископаемой смолы. Но кому я всё это рассказываю! Всякий сброд ничего не понимает в науке. – Она ещё не успела договорить, как в изножье койки Флинн крошечными шипящими электрическими разрядами сверкнули волосы Касима. При этом внезапном освещении Флинн увидела, как сидящий там Касим скривился.

– Вонью этой Люции и мёртвого поднимешь, – буркнул он. В тёплом полупальто с новой шалью он казался полнее и мощнее, чем был на самом деле.

Голова у Флинн гудела.

– И эта нюхательная вода мне помогла? – недоверчиво спросила она и, подняв было руку, чтобы дотронуться до затылка, вдруг остановилась, не донеся её до головы. – Вы мне не верите, – констатировала она. – Вы не верите, что мадам Флорет вернулась, ведь так? Но лампа Гемфри не будет светиться чёрным светом, если кто-то без разрешения находится не в поезде, а под ним! Мадам Флорет всё время была под поездом! – Заметив взволнованные взгляды друзей, она пошла на уступку: – Ну, может, не всё время, но минимум с той ночи, когда меняли колёсные пары. Она воспользовалась остановкой, чтобы впиться как… – Флинн запнулась, заметив, как странно всё это звучит, – как канцелярская кнопка, – вяло договорила она.

Воцарившаяся тишина была насквозь пропитана сомнением. Пегс с Касимом растерянно переглянулись. Гарабина наморщила лоб.

– Флинн, ну честно, я бы очень хотел, чтобы всё так и было, – сказал Касим. – Мадам Флорет следила бы за соблюдением правил поезда.

– Ты же сам постоянно эти правила и нарушаешь, – холодно заметила Гарабина.

Касим запыхтел в ярости:

– Уже не нарушаю! Какой смысл нарушать правила, за соблюдением которых никто не следит?

– Твоё геройство равносильно глупости, – прошипела Гарабина. – Если ты и дальше будешь так вопить, тебя услышат морозные вороны.

К удивлению Флинн, Касим испуганно прикрыл рот ладонью. Пегс, шумно вздохнув, тоже не сказала ни слова. На купе опустилась тишина.

Флинн в растерянности сдвинула брови.