— Увидите.

Пистолет Идьигос вытащил, едва они поднялись на этаж и подошли к двери.

— Откройте дверь, — сказал он шепотом, передав Бредли ключ и забрав саквояж у него из рук. — Только тихо. Сейчас мы устроим ему сюрприз.

Замок открылся с легким щелчком.

— Входите, — продолжал командовать Идьигос.

Из-за приоткрытой двери из комнаты слышалась тихая музыка. Кастиенте спал в кресле сном праведника, склонив голову набок. На столе стоял раскрытый чемодан, рядом с ним лежал нательный пояс. Идьигос окинул взглядом всю эту картину и усмехнулся; пистолетом он показал Бредли, куда тот должен встать: к тумбочке у приемника.

— Вставай, приятель, — Идьигос ткнул пистолетом в плечо спящего «приятеля» и отступил в сторону. — Просыпайся, а то опоздаешь.

Кастиенте открыл глаза и, включаясь в реальность, несколько секунд переводил взгляд с улыбающегося Идьигоса на наведенный на себя пистолет, на Бредли, снова на Идьигоса…

— Как ты здесь оказался? — первое, что спросил Кастиенте.

— Ну что, проснулся наконец? Да, это не сон. Не ожидал меня здесь увидеть? Думал, меня уже пытают в подвалах контрразведки?

— Какая контрразведка? Откуда ты знаешь про эту квартиру?

— Об этой квартире я узнал через неделю после того, как ты ее снял, а еще через день мне изготовили от нее ключ. Тебя подвела твоя чрезмерная самоуверенность, Хорхе. Ну да ладно…

— Погоди, Мигель, — не дал продолжить ему Кастиенте. — Этот тип был вчера у американца. Я видел, как он разговаривал с портье, а потом ушел к нему в номер.

— Я знаю. Значит, вот ты где засветился… Он тоже видел тебя и знает, что это ты убил американца. Я же говорю: ты слишком самоуверен, зря я поручил тебе это дело; не все прошло гладко у тебя вчера. Да чего уж теперь… Теперь это не имеет никакого значения. Скажи-ка, дружище, лучше, куда это ты собрался? — кивнул Идьигос на чемодан.

— Мигель, я сейчас все объясню. Я решил уехать отсюда… На свете много есть мест, где можно спокойно и безбедно жить, никого не опасаясь и ни от кого не прячась.

— А как же операция? Ведь ты же должен был обеспечивать прикрытие.

— К черту операцию! К черту Кастро! К черту эту Кубу! — в запале заговорил Кастиенте. — Ничего мы уже не изменим; американцы предали нас, здесь хозяйничают уже русские, они удержат режим в любом случае, даже если нам удастся ликвидировать Фиделя. Этого может не видеть только слепой. Мигель, давай уедем вместе. Деньги у нас есть, откроим где-нибудь свой бизнес. А с капитаном я договорюсь, он — мой человек.

— Может быть, ты и прав, приятель, только если мне придется отсюда уехать, я это сделаю после операции и после того как пойму, что дальнейшая борьба бессмысленна. А пока есть хоть один шанс, буду бороться. И если мне все-таки придется уехать, я это сделаю один; без тебя; такой компаньон в бизнесе мне не нужен. К тому же мои деньги вкупе с твоими откроют мне большие возможности…

При этих словах Кастиенте выдернул из-за спины «беретту», но выстрелить не успел. Пуля, выпущенная Идьигосом, попала ему в переносицу.

Это был тот единственный шанс, упустить который Бредли не мог, поэтому он схватил с тумбочки вазу и наотмашь обрушил ее на голову Идьигоса. Удар был такой силы, что ваза разлетелась на куски. Идьигос все же уловил движение Бредли и прежде чем рухнуть на пол успел в него выстрелить. Пуля вспорола мягкие ткани плеча Бредли и ушла в стену. Разорванный рукав рубашки моментально стал обильно пропитываться кровью.

Брючным ремнем Бредли — как мог — перетянул себе плечо, а ремнями Кастиенте и Идьигоса он связал по рукам и ногам последнего. Больше медлить было нельзя; если кто-то слышал выстрелы, грохот разбившейся вазы и падения Идьигоса, они наверняка уже звонят в службу правопорядка. Бредли забрал у Идьигоса ключи от машины, стер свои отпечатки пальцев с ремней, ручек разбитой вазы и саквояжа, с других мест, где они еще могли оказаться, перебросил через плечо висевшее на вешалке в прихожей легкое пончо, спрятав, таким образом, кровавое пятно, и вышел.

Мясникову он позвонил через три квартала из телефона-автомата и сообщил адрес:

— Пусть приезжают ребята из безопасности; там Идьигос и убитый Кастиенте… И еще… Сможете сейчас подъехать ко мне в отель?

— Разумеется, смогу, — ответил Мясников.

— Тогда захватите с собой, пожалуйста, аптечку; меня немного зацепило.

Сделав от телефона-автомата пару шагов, Бредли вдруг увидел рядом со «своей» машиной инспектора дорожно-патрульной службы; тот стоял и пристально смотрел на него.

Когда приехали сотрудники Службы безопасности Гаваны, двое в штатском и пять человек в форме и с автоматами, Идьигос находился все еще без сознания. Осмотрев квартиру, военные приступили к следственным действиям: фотографированию, снятию отпечатков пальцев, частично — к обыску. Штатские присели на корточки возле Идьигоса.

— Здесь был еще кто-то, — сказал один из них. — И, может быть, даже не один.

— Кто бы и сколько бы их ни было, этого спеленал профессионал, — ответил второй и кивнул на ремни. Они были стянуты таким образом, что распутать их или хотя бы как-то ослабить связанный самостоятельно не смог бы.

Первый согласно покивал и задал вопрос, который мучил обоих и ставил в тупик:

— Если он был одним из них — а иначе он здесь бы не оказался — зачем он это сделал?

— Ну, наверное, хотел, чтобы этот не убежал, если бы очнулся до нашего приезда, — сострил напарник.

— Нет, серьезно… Зачем он сделал нам такой подарок? Кто он?

— Ладно, в управе разберемся. — Второй развязал ремни, убрал в портфель, нацепил Идьигосу наручники и похлопал его по щекам; тот открыл глаза. — Ну что, проснулся? Где третий?

Идьигос действительно словно спросонья посмотрел на штатских, потом — на военных и, все поняв, со стоном уронил голову на пол:

— Я все скажу.

— Это мы знаем. Я тебя спросил: где третий?

— Я не знаю, — мотнул головой Идьигос.

— Кто он?

— Не знаю. Кто-то из ЦРУ.

— Его имя, под которым он здесь находится?

— Мне не известно. Какой-то журналист.

— Какой журналист? Чей? Из какой газеты?

— Не знаю…

Позже, на допросе, Идьигос действительно рассказал все. Единственное, на что он не мог дать вразумительного ответа, так это на вопросы, связанные с журналистом. Уже в самом конце рабочего дня, а он в эти напряженные дни — накануне приезда советской делегации — заканчивался ближе к полуночи, следователи, которые вели дело Идьигоса, получили от руководства распоряжение: журналистом не заниматься; всю имеющуюся о нем информацию из дела изъять. Никаких разъяснений по этому поводу не последовало.