На полпути ногу свела судорога. Что ж, значит, сейчас, подумал он. Всё, что ли? И ему показалось таким обидным умереть в этом мире, не имея в активе ничего, кроме трёх лет тупой возни со свиньями, что он выпустил ружьё, достал нож из-за пояса и кольнул себя в икру. Вскоре ноги нащупали дно.

Отжав тряпки и перекусив на скорую руку, он направился на восток. Больше двух недель, питаясь чёрт знает чем, продирался через сплошной лес, потом набрёл на тропинку, которая становилась всё шире и миль через пятьдесят вывела его к поселению на берегу широкой реки. Навстречу ему выехали трое конных с ружьями наперевес.

– Ты кто? – спросили они по-английски.

Клаус представился.

– Ты с Нижних территорий?

На это Клаус ответа не имел, ибо не знал, что такое Нижние территории. Его обыскали, нашли порох и пули.

– Где ружьё?

– Утопил, – сказал он. – Когда речку переплывал.

– Что ты врёшь? – сказали ему. – В той стороне нет никаких речек. Там лес до самого Китая.

– Я тоже плохо учился в школе, – возразил Клаус. – Но по опыту знаю, что там лес, потом река Саскуэханна, потом Аппалачи, потом, говорят, Великие озёра, потом…

Закончить урок географии он не смог, потому что получил по тыкве прикладом, а очнувшись, увидел направленный на него ствол и верхового, который жестами велел ему убираться обратно в лес. Ни коня, ни припасов, ни ножа, ни кремня с кресалом, ни даже шапки ему не оставили. Ладно, спасибо не раздели донага и не линчевали. Уже в лесу, обшарив карманы, он обнаружил, что золотишко у него тоже попёрли. Вот это жалко. Если и стоит ради чего-то жить на свете, так это ради богатства, мерилом которого, как ни крути, является золото. Ну, ещё, может, ради секса.

Он обошёл поселение лесом и дальше двигался вверх вдоль реки. Раза два встречал на берегу хижины и людей, но заходить не рисковал, обходил стороной. На четвёртый день голод сделался нестерпимым. Почувствовав запах дыма, решился: раз не умер, то пора начинать новую жизнь. Жареным мясом несло от форта: на берегу реки стоял кругом невысокий частокол, а за ним виднелись камышовые крыши десятка домишек. Земля вокруг форта была распахана; чуть дальше виднелись сараи и загон для скота. Клаус поднял руки повыше и направился к воротам.

– День добрый! – сказал он по-английски стволу, смотревшему на него из бойницы.

– Судя по твоей роже, не такой уж он для тебя и добрый! – со смехом ответил ему невидимый страж. – Ладно, можешь опустить руки.

Клаус изобразил на лице приветливую улыбку:

– Это что за поселение?

– Это город Филадельфия! – гордо ответили ему.

– А не найдётся ли какой-нибудь работёнки для приличного человека? Три дня не ел.

– Если трепещешь перед Богом, найдётся и работёнка.

– Ещё как трепещу! – с чувством сказал Клаус, на всякий случай не уточняя, перед каким именно богом. Как всё же прав был покойный дед Отто, когда требовал от него: учи историю, внучек! Может, и учил бы, но книги у деда были сплошь по истории Германии. Чего было бы старому пню не поучить его истории Америки?.. Да и отец, кроме гадостей, ничего хорошего ему про Америку не рассказывал. Эх, да что теперь…

Ствол из бойницы исчез, и ворота начали отворяться.

За годы, проведенные на ферме, Клаус научился не только пахать, сеять и чистить загоны для свиней, но и управляться с топором и пилой не хуже заправского плотника. Теперь, оставив идею разбогатеть на будущее, он поселился в бараке с несколькими другими ребятами, не обремененными пока недвижимостью и семьями, переселенцами из Старого Света, и вновь занялся всё той же рутинной работой. А её хватало – как в крепости, так и на окрестных фермах. Надо было валить лес, распахивать поля, строить дома и конюшни. За лето население будущей столицы Североамериканских Соединенных Штатов, всего несколько лет назад возникшей вокруг фактории, выросло больше чем на треть.

Вопросами религии и веры Клаус сроду не заморачивался ни в том, ни в этом мире. Сказано: Бог есть – значит, есть. Попав к квакерам, он ничего не имел против того, чтобы стать квакером, как все вокруг. Всё лучше, чем пуритане, – сохраняется шанс не спятить от отсутствия здорового секса. Тут, разумеется, о весёлых домах не было и речи, но на фермах попадались батрачки, всегда готовые за пару пенсов доставить удовольствие хорошему парню. Единственное, чего они не терпели, так это хамства; позволивший себе грубое слово в присутствии дамы был обречён на онанизм, пока женский профсоюз его не простит.

Вообще вера в Бога, религиозность, воцерковлённость – в представлении банковского клерка Клауса, если отбросить некие прагматические категории, это было примерно то же, что готовность существовать в предложенных обстоятельствах. Типа «дают – бери». Хорошо ведёшь себя в предложенных обстоятельствах, гордыню смирил, высшие силы не клянёшь – дадут ещё что-нибудь. Сам не проси. Намекни только. Вот высидел он полтора года в своём банке, намекая Небесам рафтингом и альпинизмом, что достоин большего, – пожалуйста: получите бесплатный аттракцион с погружениями в прошлое. Хотя… не такой уж он и бесплатный, если вспомнить отдельные моменты… Лучше не вспоминать. Три года на ферме – тоже испытание, если разобраться. Клаус не роптал, он только счёл три года достаточным сроком. И плату за них взял по справедливости. Нарушил он при этом правила игры или нет, покажет будущее.

Вот и теперь уже совсем собрался он дёрнуть куда-нибудь в сторону Нью-Йорка, где власть и деньги. Тормознуло его только известие, что Филадельфию собирается посетить сам хозяин Пенсильвании, отставной адмирал Билли Пенн. Что ж, если рассматривать эти погружения как своего рода экстремальный туризм, то зачем же отказываться от случая лично поглазеть на сильных мира сего. Ну раз уж сама собой представилась такая возможность. Да и то, вдруг удастся развернуть фатум, устроившись в соратники великого человека? Так можно будет и здесь деньжат нарубить.

В Харрисвилле мемориальный музей и архив Пенна находились в двух кварталах от кондоминиума, где Клаус жил в скромной студии, чаще один, а иногда с Мэгги, боевой, за словом в карман не лезущей, к тому же единственной на весь Харрисвилл девицей, не спешащей, благодарение Богу, приставать с замужеством. Но как-то всё было ему недосуг заглянуть в этот музей. А зря, теперь был бы предмет для разговора.

Снега уже большей частью сошли, а Билли Пенн никак не ехал. Зато из лесу выполз израненный белый в лохмотьях. Когда раненого внесли за частокол, Клаус не сразу его узнал, а это был человек из нижнего поселения, тот самый, что год назад целился в него из ружья, пока Клауса грабили его приятели. Оказалось, на их посёлок напали индейцы, вооружённые ружьями, и он один сумел спастись: нырнул в воду, пули только царапнули ему ягодицу и пробили руку навылет. Всех прочих индейцы поубивали, дома сожгли и растворились там, откуда вышли, то есть в лесу.

Индейцы с ружьями, да так метко стреляющие? Это что-то новое.