Российской империи. Инспекции. В том числе воздушные, без предупреждения.

— А что с Австро-Венгрией?

— Увы, эта империя свое существование закончила. Ее ждет расчленение на несколько государств — Чехия, Словакия, Венгрия и так далее. Полное отречение Франца-Иосифа. Думаю, Австрии придется стать республикой.

Это мое заявление произвело сильное впечатление. Макс резко осознал, что Германии предлагают весьма выгодные условия. А я решил слегка подсластить пилюлю:

— Но мы не будем возражать против объединения немецкого народа.

Похоже, это я угадал, еще Вильгельм I и Бисмарк носились с идеей такого объединения. В конце концов, что там той Австрии останется, будет еще одна “федеральная земля”.

— Постарайтесь не тянуть время, — предупредил я визави — С каждым месяцем ваше положение будет ухудшаться, а условия мира ужесточаться.

— Мне надо ехать в посольство и составлять шифровку — Цу Фюрстенберг тяжело вздохнул

***

Завтрак, сервированный на террасе с открытыми окнами, начался как обычно, с газет. Прислуга и кухарки шебуршились на кухне, а мы шуршали пахнущими типографской краской листами.

— А что это там за катера такие с торпедами? — спрсил Макс, поигрывая ложечкой в чашке с черным кофе. Под глазами у немца были темные круги — похоже он почти не спал.

— Знать не знаю, ведать не ведаю, — ответил я и придвинул к себе питерскую прессу.

— Хм… В британском парламенте скандал: обвиняют первого лорда адмиралтейства герра Черчилля в растрате бюджетных средств на, как тут пишут, “никому не нужные дредноуты, которые может утопить любая скоростная лоханка”.

— Макс, вы же знаете прессу, они все преувеличивают. Кому-то понадобилось подкопаться под старину Винни, вот писаки и отрабатывают заказ.

Фюрстенберг метнул на меня недоверчивый взгляд над краем газеты и продолжил:

— Бюджетный комитет рассмаривает возможность срочного заказа двигателей у компании Ростех, принадлежащей известному авиатору и спортсмену мистеру Распутину.

— Ну вот видите, врут как обычно, компания забрана в казну с первого дня войны, — наконец-то нам принесли сморреброды на ломтиках поджаренного хлеба и я отдал должное семге и тонко нарезанному мясу.

Во всяком случае, говорить с набитым ртом не позволяет этикет, а значит, у меня есть пауза для обдумывания ответов. Нет, но каковы британцы! Взяли и слили важнейшую информацию за нефиг делать! Ну сковырнут они Черчилля, так зато такой козырь впустую ушел! Тьфу!

На мое расстройство наложились и сообщения с новообразованного Трансильванского фронта — как и ожидалось, австрийцы, несмотря на все трудности, колошматили румын в хвост и в гриву. И румыны, естественно, кинулись к России — спаситя-памагитя! А вот нехрен было не вовремя влезать. Как бы мне все это не испортило переговоры…

— Похоже, ваших румынских союзников выбьют из войны двумя-тремя корпусами за месяц! — Макс тоже дошел до балканских новостей и явно порадовался.

— Выбьют, — покладисто согласился я. — Только этих корпусов может не хватить где-нибудь под Изонцо или в Карпатах.

А у нас почти завершена передислокация “турецких” частей, там остался только небольшой контингент вокруг Константинополя и гарнизоны на Армянском нагорье. Без малого миллион штыков, да, заметную часть поглотила Галиция, но резервы еще есть и немалые.

Под шведскую овсянку с яблочным пюре мы продолжили чтение газет, хоть медики и говорят, что это вредно. “Военные обозреватели”, еще вчера бывшие докторами, студентами или даже поэтами, заумно обсуждали прогремевшую статью “Господство в воздухе” итальянского генерала Джулио Дуэ. Видать, идея об армадах бомбардировщиков пронзила всех до самых пяток и теперь все наперебой предсказывают “воздушные наступления” и прочие неисчислимые ужасы. Восторг военных в основном связан с тем, что русская авиация наконец-то сообразила бомбить не наступающие колонны, а тыловые железнодорожные станции, отчего у немецких войск начались систематические затыки со снабжением. А еще, чего эти военные обозреватели не знают, русская авиация наконец разобралась с управлением по радио и то, что называется “оперативной гибкостью” возросло многократно.

Закончили мы блинчиками под кофе (традиционное для шведского завтрака кислое молоко мне как-то не зашло) и под сообщения о локальных успехах союзников на Западном фронте, где адский каток войны выжигал полосу вдоль качающегося туда-сюда фронта.

***

Смысла торчать под Стокгольмом уже не было — мы с Максом наладили прямую линию с шифровальным кодом. Переговоры вошли в активную стадию, пора было подключать Столыпина и военных. Я засобирался в Питер.

Увы, все сразу пошло наперекосяк, на обратном пути один за другим отказали два из четырех моторов “Муромца”, причем на одном крыле, одно счастье, что не над морем и в самом конце маршрута, за Выборгом. Самолет, вопреки стараниям пилотов тащило влево, в сторону Ладоги и командир решил идти на вынужденную. Увидел впереди подходящее поле, облетел его по левой руке и пошел на посадку. А поле — это вам не Гатчинский аэродром, думал все, кранты — либо об деревья убьемся, либо в озеро съедем и потонем. Но нет, пилот дотянул и самолет заскакал козлом, разгоняя пасшихся коров. Бежали они во все стороны, позвякивая все теми же почти шведскими колокольчиками. Только босоногий подпасок, вытирающий рукавом сопли, как бы намекал — мы дома.

— Звать как? — рявкнул я, выбираясь из покосившегося самолета. Перенервничал.

— Ристо! Христофор то есть! — ответил паренек, отчаянно труся — А вы аеронафты? Прямо как в газетах пишут?

— Грамотный?

— Отец грамотный. Читал нам.

— Зови отца, пусть дасть лошадей до города добраться

— Так забрили его в армию. И лошадей тоже изъяли — Тимоха вздохнул — Для нужд.

— Вот так взяли и забрали?? — я помог выбраться из кабины пилотам. Им досталось — ноги не держали, руки тряслись. Тянули из последних сил.

— Неа, расписку дали. Мать хранит. Авось вернут. А можа деньгой…

— Ну веди к матери.

Мы оставив одного из пилотов охранять “борт № 2” (первый был у Николая) — пошли в село под названием Васколово. Поразила пустота — дворы заброшены, заборы покосились. В огородах — одни бабы и дети. Таскают воду из колодцев, ломаются.

В доме Ристо нас встретила худощавая женщина лет тридцати. Представилась Окку, по русски Акулиной — в деревне-то живут сплошь ижоры, небольшой народ сродни карелам да финнам. Окку налила молока, подала на стол свежеиспеченного хлеба. Вкуснотища! Ни одни питерские “Кюба” да “Палкины” не сравнятся вот с таким ломтем ржаного, да еще под парное молочко…

— Как живете? — поинтересовался я, после того, как пилоты отправились за старостой

— Все слава богу — Окку хлопотала по хозяйству — Лишь бы хлеб успеть убрать, пока сплошные дожди не зарядили.

— Выращиваете? Тут?

— Пара десятин. Займ взяли. А тут Худула становой цап и на сборный пункт. Кому жать?